Джек шел и шел, пока не увидел еще одного старика в лохмотьях, сидевшего на обочине.
— Это ты должен меня накормить? — крикнул Джеку второй нищий неприятным голосом.
Джек раскрыл мешок и вынул кусок сыра. Старик выхватил сыр из его рук и с жадностью съел. Джек вынул булку хлеба. Старик съел и ее и снова протянул руку. Джек покачал головой, пошарил на самом дне мешка и вынул яблоко.
Старик проглотил яблоко и сказал:
— И только эту дрянь ты можешь мне предложить? И тут терпение Джека лопнуло.
— Помилуй меня, человек! Ты съел мою последнюю еду, а в ответ я не услышал ни слова благодарности. Я пойду дальше, и будь ты проклят за то, что обидел меня!
Из «Веселого Джека»
Реншо-Хаус был самым роскошным местом, которое когда-либо видела Салли Сачлайк, и ей все еще было немного страшно. Боже! Полы из розового и черного мрамора, резная мебель на изящных ножках, чуть толще зубочистки, и повсюду ярды и ярды богато расшитых шелков, парчи и бархата, намного больше, чем требовалось для штор на окнах, покрывал для кресел и прочей драпировки. О, дом мистера Флеминга был хорош, здесь было как в королевском дворце: так красиво, так красиво!
Совсем не похоже на квартал Севен-Дайалс, где она родилась и жила. Если только можно назвать жизнью ежедневную работу от восхода до захода солнца, сбор навоза, собачьего и прочего дерьма, которое отец продавал потом за ломоть хлеба или кусок жилистого мяса. Она жила так до двенадцати лет, пока ее отец не заговорил о том, что хорошо бы выдать ее замуж за своего друга Пинки, большого вонючего типа, у которого не было ни одного переднего зуба. Она понимала: если она выйдет за Пинки, ее ожидает жизнь, полная грязи и горя, и она будет надрываться, пока не умрет молодой там же, где и родилась.
В ту же ночь Салли сбежала и отправилась искать счастья в качестве кухонной прислуги. Она была ловкой и сообразительной, и когда кухарка нашла лучшее место — в доме мистера Флеминга, — она забрала Салли с собой. И Салли трудилась очень усердно. Она старалась не оставаться наедине с кем-нибудь из лакеев или рассыльным мясника, ибо меньше всего ей хотелось оказаться с ребенком на руках. И все это время она следила за собой и приглядывалась к тому, что происходило рядом с ней. Она слушала, например, как говорят Флеминги, и по ночам, лежа на узкой кровати рядом с Алисой, горничной нижнего этажа, которая храпела, как старик, она шепотом повторяла слова и их произношение, пока ее речь не стала почти такой же, как у мисс Флеминг.
Когда однажды лакей Боб ворвался в кухню и, задыхаясь от возбуждения, сообщил, что мисс Флеминг, с таким некрасивым унылым лицом, как-то умудрилась подцепить виконта, Салли была уже готова. Она сложила белье, починкой которого занималась, и тихо выскользнула из кухни, чтобы обратиться к мисс Флеминг со своей просьбой. И вот она здесь! Камеристка виконтессы! Теперь, если бы только она смогла запомнить бесчисленные коридоры, этажи и двери этого внушительного красивого дома, все было бы прекрасно. Салли расправила передник и распахнула дверь в коридор, которым пользовались слуги. Если она правильно рассчитала, так она попадет в холл перед апартаментами хозяина. Она заглянула в холл — большой, с темными деревянными панелями на стенах и длинным красно-черным ковром. К сожалению, он был немного похож на другие холлы этого дома, но когда она повернула голову вправо, увидела непристойную статуэтку из черного мрамора, изображавшую джентльмена, пытающегося овладеть голой леди. Она видела эту скульптуру и раньше — ее трудно было не заметить. Теперь она знала, что стоит у дверей комнаты хозяина. Салли удовлетворенно кивнула и, прежде чем рассматривать мраморные фигурки, закрыла за собой скрытую деревянной панелью дверь.