Истина и откровение, Пролегомены к критике Откровения (Бердяев) - страница 45

элементов, и даже с ухудшением по сравнению с манихейством. Добрый Бог не побеждает окончательно злого бога. Нет коммюнотарной, соборной судьбы человечества, в нее вносится вечное разделение. Или я попаду в ад, а мои добрые друзья будут в раю, или они попадут в ад, а я буду в раю. Но и первое, и второе одинаково неприемлемо для совести. Спасаться нужно вместе. Величайшую честь делает таким греческим учителям Церкви, как Ориген и св. Григорий, что они отрицали вечный ад и признавали даже спасение диавола. Но мнения Оригена были осуждены организованной ортодоксией, он не был канонизирован, хотя по жизни своей он был святой и мученик. Св. Григорий Нисский, для которого спасение могло быть только совместным, коммюнотарным, замалчивается. Бл. Августин, который был одним из создателей ада, прославлен всей христианской Европой, католической и протестантской. Все мышление об аде оставалось в пределах человеческих рациональных понятий, как и всякая онтология. Это была рационализированная человеческая жестокость. В противоположение этому можно было бы сказать, употребляя язык Канта, что несуществование ада есть нравственный постулат.

Идея ада неразрывно связана с парадоксом зла. Сколько ни пытались рационализировать психологическую и моральную тему зла, справиться с ней не могли. Зло оказывается скандалом не для человека только, но и для Бога, ибо почти неотвратимо Бога делают ответственным за зло. Диавол, фигура очень неясная, делается орудием в руках Бога, через него осуществляются цели Промысла. Так выходит по книге Иова. Это нашло себе выражение в прологе "Фауста". Диаволу не приписывается никакой самостоятельной силы, он, в сущности, ничего создать не может. Зло негативно, и оно имеет призрачную силу только потому, что крадет у добра. И тем не менее диаволу удалось стать князем этого мира, его властелином. Все в этом падшем мире гораздо более от диавола, чем от Бога. Но вот что еще важнее и страшнее. Диаволу, оказывается, удается создать свое вечное царство тьмы и муки – ад. Ад есть несомненная удача диавола и обнаружение его могущества. Но это остается парадоксальным, потому что ад со своими вечными муками хотят признать отделением Царства Божьего, в котором торжествует карательная справедливость. Этим признается, что Бог предвечно захотел ада, как захотел зла, ведущего в ад, ибо зло вытекает из свободы, сообщенной твари Богом. Свобода оказывается для человека фатумом. Из этого никакого рационального, снимающего противоречие выхода нет. Теологическая мысль запутывается в противоречиях, потому что применяет к божественной мысли понятия, взятые из жизни этого мира и годные лишь для него. Ад принадлежит посюстороннему, а не потустороннему миру, как и зло принадлежит посюстороннему миру. Зло по существу своему носит парадоксальный характер. И парадоксальность эта выражается в том, что зло может оказаться путем к добру, а борьба со злом может оказаться злом. Экзистенциальное, нерационализированное понимание зла есть прежде всего понимание его как испытания свободы. Это совсем не связано с какой-либо онтологией, выраженной в понятиях, это есть описание духовного опыта. Могут сказать, что это есть оправдание зла. В действительности гораздо большее оправдание зла есть утверждение, что Бог пользуется злом для целей добра и для торжества своей справедливости. Испытание зла есть испытание страдания, муки. Но свобода предполагает опыт зла. Принудительное, насильственное добро было бы самым большим злом. Это лучше всего понял Достоевский в описанных им утопиях рая, в диалектике Великого Инквизитора. Против чего нужно более всего протестовать, так это против резкого деления мира на две части: на мир света и добра и мир тьмы и зла. Это и есть уготовление ада, и этим определяется этика ада. Этика ада руководит и теми, которые не признают никаких религиозных верований. Она часто свойственна революционерам, напр‹имер›, марксистам. Моральный парадокс зла заключается в том, что оно вызывает у борющихся со злом представителей добра злое, беспощадное, ненавистническое отношение к злым или почитаемым за злых, напр‹имер›, к идейным врагам. Таким образом борьба со злом превращается в зло. Во имя добродетели и справедливости начинают истязать человека. Во имя человечности начинают проявлять бесчеловечность. Врагов свободы, действительных и воображаемых, лишают свободы и насилуют. К нетерпимым начинают относиться с нетерпимостью. Расстреливавших начинают расстреливать. Это есть безвыходный моральный парадокс, который есть выражение парадокса зла. Со злом нужно бороться. Зло должно сгореть. Но сгореть должно зло, а не злые. Те, которые борются против зла, в сущности не очень хотят, чтобы злые освободились от зла, они слишком часто хотят, чтобы вместе со злом погибли и злые. Это и есть этика ада, уготовление вечного ада для злых. Данте поместил в ад врагов, и потому Н. Федоров назвал его мстительным писателем. Но страшный адский мир Данте не может быть уже восстановлен. Возможна этика анти-ада, которая никого не считает возможным толкать в ад, которая хочет спасения всех, просветления и преображения не только злых, не только Каина и Иуды, но и самого диавола, т. е. хочет братского, коммюнотарного спасения, признает ответственность всех за всех. Из навоза и грязи могут расцвести цветы, но это потому, что в эту почву брошено семя вечной жизни. Человек и на вершине прогресса может испытать по-новому погружение в материю, но погружение это не может быть окончательным в человеческой судьбе. Идея ада есть идея ложного религиозного индивидуализма и трансцендентного эгоизма. Эта сатаническая идея основана на злом перерождении идеи справедливости. Так обнаруживается происхождение идеи справедливости из чувства мести, которое утверждали многие социологи. Месть играла огромную роль в религиозных верованиях и моральных идеях. От идеи мстительного Бога не освободились до сих пор. Даже язык Евангелия не вполне от этого свободен. Метафизически нужно сказать, что ад существует лишь во времени и означает невозможность выйти из времени. Он не может быть перенесен на вечность, существует только божественная вечность. Зло есть лишь испытание, но страшное испытание. Жизнь человека, жизнь мира должны быть поняты не как судебный процесс, а как трагедия. Но для настоящей трагедии характерно соединение рока и свободы. В судебном понимании христианства и в судебном понимании зла отражается древнее рабство человека. Утверждается свобода воли для того, чтобы приговор казался справедливым. В трагическом понимании христианства рабство совершенно преодолевается, есть свобода, которая и порождает трагические конфликты. Идея вечного ада в сущности совсем не трагическая идея, это есть идея справедливого судебного приговора, хотя бы он понимался не внешне, а более внутренне. При этом судебный приговор воспринимается оптимистически. Народы, особенно народы Запада, очень любят смертную казнь, испытывают удовлетворение от ее созерцания. Это есть отвратительное явление, но оно говорит о том, что ад воспринимается совсем не трагически, а с удовлетворением.