Камень ацтеков (Долгова, Михайлов) - страница 87

— Сбежал, предатель. Я уверен, Питер, что Франчо и его индейский братец Мешитли с самого начала были заодно. Он вел нас сюда, чтобы скрутить во сне и прирезать на алтаре, да только струсил, как это бывает у предателей.

— Не похоже. Ты первый затеял ссору.

— А ты просто глуп, Питер. Спи, я покараулю. В память о той ночи, когда ты спасал меня от ягуара.

— Смотри не засни сам.

Баррет подстелил порванный плащ неподалеку от огня, лег и устроил изумруд под головой. Чтобы камень не давил затылок, пришлось выкопать в земле ямку.

Потом Баррет уснул и увидел продолжение прошлого сна. Памела Саммер в синем платье скользящей походкой шла по плитке прибрежных улиц поселения на Скаллшорз. Тень девушки легко перемещалась по камням — она была совсем узкой, Баррет знал, что тень сокращается все быстрее, и, как только она исчезнет, Памела умрет.

«Пэм!» — попытался позвать он, но язык не слушался. Ноги не слушались, наливаясь свинцом, потом неподалеку раздался шум — треск дерева, как будто бы рухнула подломленная мачта, рычание разогнало тишину, и англичанин разом проснулся.

Костер угасал. Кто-то большой возился во мраке. Ноги оказались придавленными, Баррет приподнялся и нащупал толстый ствол дерева, лежащий поперек голеней. Бревно, по-видимому, только что упало, сок капал из сломанных ветвей. От перелома Баррета спасла только мягкая почва и пышный куст какой-то травы.

— Ланда, мерзавец! Твоя работа?

Питеру никто не ответил.

В черноте ночи мигнули зеленые глаза ягуара.

— Эрнандо, вернись! — заорал англичанин что было сил.

Потом он откинулся назад и торопливо поискал в рыхлой земле.

Вмятина оказалась пустой. Изумруд исчез. Зато глаза хищника приблизились.



Отец Нариньо терпеливо ждет. В последнее время это его обычное занятие — ждать и бояться. Источник беспокойства совсем рядом. Это смуглый человек, такой же испанец, чужак с тонким красивым лицом.

Ланда, который расположился на крытой галерее, охотно пьет водку из агавы. Он глотает ее маленькими глотками. Индейский мальчик сидит у его сапог.

Иногда он кажется ребенком, который играет с отцом, но впечатление обманчиво — в зрачках сына индианки трепещет испуг.

— Не вздумайте жаловаться своим прихожанам, — мрачно предупреждает де Ланда. — Вы знаете, как я уважаю священников, сеньор, но убить индейского ребенка для меня ничего не стоит. Одна стрела в мою сторону — и парнишка умрет, как удавленный котенок.

— Чего вы хотите?

— Отдыха и еды в дорогу. Я скоро уйду и уже никогда не вернусь.

Нариньо не верит, но вера в людскую искренность уже не имеет для него значения.