Он агрессивно оглянулся, с жадностью ожидая возражений, но все, конечно, молчали. На фоне всеобщих перронных криков. Началось то, что мама почему-то называла кухонными энциклопедиями, ей нравилось слово «энциклопедия». Мы с мамой испуганно переглянулись, раньше дядя Витя позволял себе энциклопедии только на кухне, получилось, что сорвался спьяну наш дядя Витя. Кто-то от греха подальше сразу же ушел из очереди, решил переждать в сторонке, контролер напрягся и стал еще медленней проверять документы на проезд.
— Все молчат! — злобно щерясь, накручивал себя дядя Витя. — Все так и надо! Всем дали по копейке и отправили черт-те куда из родных мест, от родных могил, а они стоят и молчат. А почему? Вот вы скажите мне, почему? А?! Так ясно же, у нас же с вами глобальное потепление! Вот глядите, какой у нас с вами май жаркий вышел, шапку не снимешь! Мы, дескать, чем-то поступиться должны ради этого ихнего глобального потепления, нам мир спасать надо!
Ярым глазом он оглядел мертво молчащую очередь. Мама смотрела умоляюще и качала головой, почти плакала — боже, боже. Подступиться к нему в таком состоянии было нельзя. А он продолжал:
— А вот нет никакого глобального потепления, я лично его не вижу! Есть глобальное охренение, и его я на собственной шкуре чувствую до-воль-но-та-ки отчетливо. Вы что, не понимаете, что происходит? Они всех эвакуируют, а тундру нашу забросают атомными бомбами, чтоб на шарике наступила маленькая ядерная зима, и тогда, мол, глобальное потепление кончится. Есть оно, это потепление, или нет, им до этого никакого дела, у них свои, пал-ли-ти-чские соображения. Они его вместо внешнего врага выставили, чтоб всех идиотов сплотить, на какую-нибудь цель направить… Они…
Тут дядя Витя осекся.
Толстый дядька с окладистой бородой и встревоженными глазами вел к нам двоих — по коричневым кожаным шляпам было видно, что комиссары. Те стремительно к дяде Вите. Грозно так ему:
— Господин, на секундочку отойдемте!
Мама закрыла рот руками, глаза — круги. Дядя Витя тоже перепугался:
— Шт… Шт… А в чем дело?
— Отойдемте на секундочку, поговорить надо.
И повели под руки за вокзал. Мама сказала очереди: «Мы тут стояли!» — и побежала за ними. Я тоже. Носильщик покатил следом, вежливо обтекая встречных. Мама что-то умоляюще говорила комиссарам, они не слушали.
Завели за угол, там моментально опустело.
Тот комиссар, что постарше, с лицом, как у волка, развернул дядю Витю к себе лицом.
— Документы, пожалуйста.
Дядя Витя, бледный и трезвый, отдал ему с перепугу все бумажки, какие у него были. Он все пытался что-то объяснить, но голос не слушался.