То, что они ждут того же, чего и мы, было ясно по их лицам. Мне показалось, что они очень напряженно и внимательно смотрят себе внутрь, иногда с тревогой быстро оглядываются, а потом снова начинают смотреть внутрь, я не знаю, как объяснить.
Еще два лайнера прошло. На нас стали поглядывать. Мне очень хотелось пить. Я наконец не выдержал, вскочил с диванчика и сказал маме.
— Я сейчас.
— Только недалеко, — попросила мама. — А то…
Она все время плакала, очень тихо и покорно. А я не плакал, даже ни одной слезинки. И не потому, что я мужчина и теперь главный в доме, которого у нас уже не было, а просто так — не хотелось.
Я выбежал на перрон, повернул за угол, туда, где дядю Витю казнили, но его там уже не было, ни тела, ни головы в луже. Лужа-то осталась, а вот головы не было. Убрали куда-то.
Я стоял и смотрел на лужу, когда раздалось мелодичное треньканье и лайнер — уже третий после того, на котором должны были ехать мы, — тронулся к югу. Изо всех окон смотрели люди. Их лица были как нарисованные. Я помахал им рукой, никто не помахал мне в ответ.
Народу на перроне поубавилось, но все-таки оставалось еще прилично. Одни смотрели вокруг с испугом, другие озабоченно разглядывали свои бумаги, третьи просто куда-то мчались, расталкивая, — все суетились.
Я вернулся к нашему диванчику и сказал маме, что дяди Вити за углом нет — ни тела, ни головы. Мама, кажется, не услышала, она все плакала в сторону от меня.
Наверное, час прошел или два, еще один лайнер к югу отправился, и вокзал почти опустел. Наконец к нам подошли двое в кожаных шляпах и спросили, что мы тут делаем. Я, как увидел их, испугался прямо до судорог.
Мама к тому времени плакать уже перестала, просто злобно думала что-то, как и раньше, в сторону от меня. Она не сразу поняла, что это к нам обращаются, а когда поняла, то сказала с облегчением:
— Ну наконец-то!
Она, наверное, подумала, что это те, что дяде Вите голову отрезали, а теперь за нами пришли.
Один из комиссаров, старик лет сорока с ярко-рыжими волосами, спросил:
— Не понял, что «наконец-то»?
Мама сначала заговорила что-то такое вроде «ну как же, ведь вы же!», но потом быстро поняла, что это не те комиссары и что про нас они ничего не знают, и тогда она стала в подробностях объяснять им про дядю Витю, и рыжий комиссар заохал, сочувственно зацокал языком, вот, мол, беда-то, а второй, толстенький и суровый, с бровями, сказал:
— Опять Мишняки орудуют, их почерк. Прямо у нас под носом.
Рыжий тогда достал аппаратик, похожий на телефон, и я рванул прочь, ой, ребята, я рванул так, что меня самая быстрая ракета догнать бы не смогла, только меня и видели.