— Так вот, Лидскальнин построил свой замок, но его по суду приказали разобрать. Тогда он перенес его в другое место за считаные дни — нанимал шоферов с грузовиками, выгонял их за ограду, и те обнаруживали к утру, что кузова полны каменных блоков. Построил заново, причем один.
Несчастный Остман написал письмо, хотел поехать посмотреть, но было уже не то время, чтобы ездить… Или вот Хрустальные Черепа. Знаете про Хрустальные Черепа?
Про черепа никто не знал, но Розенблюм решил не отвлекаться и продолжил:
— И мы приходим к парадоксу: как честные ученые, мы должны признаться, что не знаем — имеем дело с мошенничеством или с открытием. Но нам, советским ученым, повезло — у нас есть парторги, что берут ответственность на себя. Скальпель марксизма отсекает ненужное — правда, иногда с мясом. Вот мои коллеги с ужасом говорили, что на раскопках обнаруживали железные ножи в погребении бронзового века. Было просто какое-то безумие, когда академики — уважаемые люди — рвали у себя на голове волосы, а оказывалось, что кроты притаскивали предметы по своим норам из другого, стоящего рядом могильника.
Радиофизик, кряхтя, перевернулся другим боком к печке:
— Дело еще в боязни — я ведь материалист, — что я буду исследовать сомнительную тему. Не объясню какую-нибудь мистику с Полой Землей, а это пойдет на пользу германскому фашизму. Я лучше радиовзрыватель придумаю. Марксизм давно объяснил, что плоскость Земли бесконечна, а Эйнштейн доказал, что при движении к несуществующему краю, то есть на бесконечность, предметы будут менять геометрию и обращаться в точку. А что, если край есть, как на старинных гравюрах, где человек сидит на четвереньках и глядит с обрыва на звезды внизу? Имеем ли мы право напугать народ сенсацией или проклятыми данными, что сойдут за сенсацию? Вдруг они обезумеют, узнав, что мы оказались не на плоской твердой земле, а в окружности ледяного тающего шара?..
Лед и правда окружал умирающих профессоров. Умирала в буржуйке антикварная мебель, и, проснувшись поутру, Николай Николаевич, будто крошки в кармане, перебирал в памяти осколки замершего в комнате разговора.
И снова все свои рабочие часы проводил Николай Николаевич над картой плоской Земли.
Он работал не разгибаясь — в прямом и переносном смысле. Даже спал он скрючившись, на детском матрасике рядом с буржуйкой, где горели старые чертежи и плакаты ОСОАВИАХИМА. Начальство позволило ему разогнуть спину только один раз — весной сорок второго. Тогда его вызвали к начальнику института. Начальник сидел за своим столом, но Николай Николаевич сразу понял, что гость, примостившийся на подоконнике, куда главнее. Гость носил две «шпалы» на малиновых петлицах — не так велик чин, сколько было власти в пришельце. Николай Николаевич сперва даже не обратил внимания на коньяк и шоколад, стоявшие на столе, — о существовании и того и другого он забыл за блокадную зиму.