Я хотел сесть, но посмотрел на днище лодки и раздумал: очень уж грязное, в ржавых и черных маслянистых пятнах.
— Ладно, постою, — сказал я.
— Чис-с-стенький, — шепеляво сказал «пират» и усмехнулся. — Брючки замарать боишься?
Он пожевал губами и вдруг плюнул прямо мне на ботинок.
— Ты чего? — растерянно спросил я.
— Эт-та он шутит, — весело сказал второй, — а ты давай садись, не стесняйся. — Он встал и подошел ко мне.
Я положил авоську на битые кирпичи, подобрал обрывок газеты и нагнулся вытереть ботинок. Обидно было до чертиков. Будь я покрепче, ну, хотя бы как перед самой войной, я бы этому губошлепу показал два прихлопа, три притопа, а сейчас меня и верно от ветерка шатает — дистрофик… Когда я выпрямился, чернявый в пилотке стоял по другую сторону лодки и в руках у него была моя авоська. У меня в глазах потемнело: вспомнил сразу, как однажды в Ленинграде вот так же я стоял у забора, а от меня с моей авоськой, в которой был хлеб на три дня для всей нашей семьи, уходил, не оглядываясь, долговязый тощий парень…
— Чего у тебя там? — спросил тот, в пилотке, и пощупал сверток.
— Х-хлеб, — сказал я, заикаясь.
— Годится, — быстро сказал губастый и встал. — Айда, Шкерт, — кивнул он дружку, и они, не оглядываясь, побежали к откосу.
— Стойте! — крикнул я и побежал за ними.
У самого откоса губошлеп остановился, снял ремень, намотал его на руку бляхой наружу и пошел на меня, а тот — как его, Шкерт — уже перелезал через балюстраду.
— Что вы делаете?! — заорал я.
А губошлепская морда шел на меня, подняв руку с бляхой, и я попятился, споткнулся, упал на спину и сильно треснулся головой. Сознание я, кажется, не потерял, но в голове шумело и трещало, а перед глазами летали какие-то пестрые бабочки, и было так паршиво, что не хотелось и глаза открывать.
А когда открыл, тех двоих, конечно, уже не было, а надо мной стоял совсем другой парень и разглядывал меня очень уж внимательно.
Я со злости опять закрыл глаза. Пропади все пропадом — так и буду лежать, пока не подохну!
— Ты чего тут отдыхаешь? — услышал я голос.
Я с трудом сел, помотал головой и пощупал затылок — ничего, здоровая гуля.
— Упал, чо ли? — спросил парень и протянул мне руку.
Он, наверное, хотел помочь мне встать, но у меня-то в мыслях было другое, и я со злостью отбил его руку в сторону — будь, что будет, а этому я врежу! А если и не сумею, то драться все равно буду до смерти, до конца, до…
— А пошел ты! — заорал я. — Нет у меня ничего больше!
— А мне ничего и не надо, — сказал он будто даже удивленно. — Иду, вижу: лежит загорает… на кирпичах битых. Ну, мало ли, думаю чо… Вот и подошел, спросил.