— Что провести?
— Междусобойчик!.. Ну, разговор то есть!
— Очень хорошо! Пожалуйста, поговорите, — улыбнувшись, согласилась завуч. — Я вам нужна?
— Нет.
— Только тихо. Обещаете?
— Обещаем! — крикнули мы.
— Чш-ш! — и Анна Михайловна вышла.
Васька стремительно оказался у стола с тетрадкой в руке, поправил пятерней прическу и сказал:
— Видите, как складно все получается! Сама фортуна за нас!.. Итак, на чем мы остановились?
— На мыльных пузырях, — подсказал мишка Зеф.
— Да! Пора кончать с мыльными пузырями! А для этого есть только один путь — дело! Вот и займемся делом!.. Я все объяснил, вы все поняли — прошу!.. Придумайте сколько угодно вопросов, но чтобы участвовал каждый. Кстати, если поработаем в темпе, то спасем от голода собаку Вани Печкина!
— Нечего обзываться! — огрызнулся Ваня Печкин.
— Что? У тебя уже вопрос?
— Нет у меня вопросов!
— Тогда не фыркай, а думай! Ну все, сажусь и пишу!
— Ну? — подстегнул Забор, остановив взгляд на мне.
Насчет условного знака мы не договаривались, но это был почти знак. Я собрался с духом, подтянул ноги, чтобы встать, но тут Вовка Еловый спросил:
— А в стихах можно?
— Еще бы!
— Тогда пиши:
Скажи-ка, разлюбезный друг,
Как ты проводишь свой досуг?
— Прекрасно, Вовка! — под веселый шумок воскликнул Забор.
Он еще не записал, а уже поднялась Садовкина.
— А вот интересно, кто в жизни важнее: мальчишки или девчонки? — спросила она.
— Мальчишки! — заорали пацаны.
— Девчонки! — завопил прекрасный пол.
— Споры потом! — пресек Васька. — Потом наспоримся до хрипоты! Так, записываю…
Довольный Авга шепнул мне:
— Один мой вопросик склюнули!
— Пусть клюют, лишь бы аппетит был! А ты говорил — молчок! Это как бы нам молчать не пришлось!
Вовка Еловый опять вскочил.
— У меня еще!
— Прорвало поэта! — заметил кто-то из девчонок.
Вовка засек, кто это сказал, простер руку в ее сторону и продекламировал:
Скажи-ка, друг мой разлюбезный,
Полезный ты иль бесполезный?
— О, пойдет! — подхватил Забор.
Тут же ввернул вопрос Мишка Зеф:
— А ты бы учился, если бы тебя заставляли?
— Блеск! — отреагировал комсорг.
— И наконец, последнее, — взмолился Еловый. — уж дайте высказаться, и клянусь — больше ни звука!
Друг разлюбезнейший, скажи,
Ты часто утопал во лжи?
— О’кэй! — приветствовал Васька.
Справа подняла руку Лена Гриц.
— Можно мне? — И, спохватившись, что не на уроке, встала, ощупывая пылающие щеки. — Раз договорились от души, то от души. Только не смейтесь, а то я разревусь… Сейчас… Было ли тебе так трудно, что хотелось умереть?
Вопрос, видно, стоил ей мучительной борьбы, потому что она еле-еле договорила его — губы задрожали и глаза заблестели. Напряженно улыбаясь, девочка нерешительно оглядела нас, как бы проверяя, не смеется ли кто, но стояла тишина, которая вдруг подействовала на Лену сильнее, чем, может быть смешок, — она порывисто села, ткнулась в ладони лицом и расплакалась.