— Ваш отец не был религиозным человеком. Но к концу жизни он стал сожалеть о том, что не придерживался традиций, особенно в воспитании детей.
— Как-то на него не похоже, — замечаю я.
— И тем не менее. Кстати, это довольно распространенное явление: перед лицом смерти люди начинают уповать на Бога, — говорит Стояк тем же непререкаемым тоном, каким в детстве объяснял нам, как делается минет.
— Папа не верил в Бога, — запальчиво говорит Филипп. — Он не стал бы уповать на того, в кого не верит.
— Значит, он изменил свое мнение, — отвечает Стояк. Похоже, он еще злится на Филиппа за упоминание его позорного прозвища.
— Отец своих мнений никогда не менял, — говорю я.
— Перед смертью ваш отец пожелал, чтобы его семья после его ухода в мир иной отсидела шиву.
— Он же был на наркотиках, чтобы снять боль, — вступает в разговор Венди.
— Он мыслил совершенно здраво. — Щеки Стояка потихоньку багровеют.
— А еще кто-нибудь слышал, как он это сказал? — интересуется Филипп.
— Филипп, — одергивает его Пол.
— Что? Я просто спрашиваю. Ну, вдруг Сто… Чарли чего-то не понял.
— Я все прекрасно понял, — сухо отвечает Стояк. — Мы обсуждали это довольно долго.
— Я не ошибаюсь, что шиву иногда сидят всего три дня? — говорю я.
— Точно! — восклицает Венди. — Ты прав.
— Нет, не прав! — кричит Стояк. — Само слово «шива» означает семь. Семь дней. Потому траур и называется шива. И ваш отец именно об этом и просил.
— В магазинах все пойдет вразнос, если я просижу тут семь дней, — говорит Пол. — Папа никогда бы такого не предложил.
— Послушай, Чарли, — примиряюще говорю я, шагнув к нему поближе. — Ты свое дело выполнил, волю отца нам сообщил. Мы теперь это между собой обсудим и придем к какому-то согласию. Если будут вопросы, мы тебя обязательно позовем.
— Прекратите!
Обернувшись, мы видим на пороге гостиной маму и Линду.
— Так хотел ваш отец, — сурово говорит мама, входя в комнату. К этому моменту она уже сняла пиджак, оставшись в блузке с глубоким вырезом, обнажавшим ту самую, знаменитую ложбинку меж грудей, из-за которой нас так дразнили в школе. — Он был далеко не идеален, он не был образцовым отцом, но он был хорошим человеком и всегда делал для вас все, что мог. Кстати, вы в последнее время тоже не были образцовыми детьми.
— Мам, ну что ты? Успокойся, — говорит Пол, упреждающе подняв руку.
— Не прерывай меня. Ваш отец умирал целый год, практически целый год. Сколько раз вы, каждый из вас, его навестили? Я знаю, Венди, Лос-Анджелес — не ближний свет. Да и у тебя, Джад, сейчас не лучшие времена. А уж ты, Филипп… Одному Богу известно, где тебя носило. Будь ты на войне в Ираке, я бы хоть знала, где ты… Короче. Отец высказал предсмертную волю, и мы отнесемся к его воле с уважением. Мы все. Да, тут будет тесно, неудобно, мы будем действовать друг другу на нервы, но на ближайшие семь дней вы снова станете моими детьми. — Она подходит ближе и улыбается. — Бросайте якоря.