Он умолкает, целиком занятый марками. А Курбан все поглядывает в окошко, от клуба доносятся смех, громкие возгласы. Это сейчас самое веселое, самое шумное место в деревне; все остальное уже накрыла вечерняя тишина. Солнце сползло с вершин, поблекли, потемнели скалы. Во дворах вовсю дымят самовары, а чайхана уже спит: большой замок висит на ее двери. Такой же, как на дверях магазина, чайханы, парикмахерской... И на правлении, и на сельсовете - замок... Они словно бы переглядываются молча, забытые, грустные... А на почте еще нет замка, почта открыта, ходики показывают без пяти восемь.
- Я говорю, слава богу, что у нас отделение открыли, - продолжает дядя Ашраф. - Где еще такую работу найдешь: спокойно, чисто? И жалованье день в день... А раз так, сынок... - Дядя Ашраф поднимает голову и видит, что парень снова прилип к окну. Дядя Ашраф говорит громко, очень громко, но Курбан все равно не слышит. - Знаешь, сколько Реджеб получает?!
Курбан слегка поворачивает голову.
- Какой Реджеб?
- А тот, что уборные порошком посыпает. Я про того толкую.
- Рябой Реджеб? Они за мельницей живут?
- Да, - говорит дядя Ашраф, - за мельницей. Так вот этот рябой Реджеб каждое утро чуть свет топает в район. От самой мельницы. Ясно? А вечером обратно. И весь день уборные нюхает. А сколько получает - знаешь?
То ли оттого, что дело дошло уже до уборных, то ли голос у дяди Ашрафа совсем стал сердитый, но Курбан вроде бы очнулся. Он поворачивается и садится перед дядей Ашрафом лицом к лицу. Старик сразу успокаивается.
- Вот ты, - мягко говорит он, - каждый месяц пять сотен в карман кладешь, а мысли твои совсем не на работе...
Наступает тишина. В этой тишине отчетливо раздается громкое тиканье ходиков. С клубной веранды слышны веселые голоса, стук костяшек; сквозь бреньканье тара доносится мычание пришедших из стада коров, блеяние овец, собачий лай...
Дядя Ашраф молча прилепляет еще несколько марок. Пересчитывает конверты с марками, кладет сумму на счеты и складывает конверты стопкой. Оставшиеся марки тоже складывает, тоже пересчитал, тоже кладет на счеты. И, видимо желая немножко смягчить свою суровость, заводит разговор о другом:
- Стало быть, если бог даст, этот год учиться уедешь? Что ж, дело доброе... Вот только деньжонки тебе понадобятся. Подкопил небось - ты ведь у меня больше года работаешь?
Курбан оживляется.
- Подкопил! - радостно говорит он. - Каждый месяц пятнадцать рублей откладывал, отцу отдавал. Сказал, пальто мне купит. А чемодан у меня есть. И свитер есть - бабушка связала. Она и носки свяжет. А отец сказал, первым делом пальто нужно...