Шарлотта не звонила. Если быть точным, не отвечала на его звонки. Но в сложившейся ситуации Роман сомневался, что одно сильно отличается от другого.
Он поднял молоток и в очередной раз замахнулся, и в это время до него донесся резкий голос матери:
— Роман, вперед и в центр!
Удар молотка пришелся по пальцам.
— Проклятие!
Роман вышел из гаража, встряхивая рукой, чтобы хоть как-то ослабить пульсирующую боль. Мать он встретил на подъездной дороге, где она расхаживала взад-вперед.
— Что-то не так? — спросил он.
— Все. И хотя я прежде всего виню в этом себя, все-таки мне нужны ответы на некоторые вопросы.
Роман вытер рукой пот со лба.
— Понятия не имею, о чем ты говоришь, но ты выглядишь расстроенной, а тебе вредно расстраиваться.
— Забудь о моем сердце. Меня беспокоит твое. Вы бросали жребий? И проигравший должен жениться и завести детей? Ради всего святого, что мы с вашим отцом сделали неправильно, что настроило вас против брака?
В карих глазах матери блеснули слезы.
— Черт, мама, не плачь!
На Романа ее слезы всегда очень сильно действовали. Так было всегда, и это, понял сейчас Роман, отчасти было ответом на ее вопрос.
— Кто тебе рассказал?
Он обнял мать за плечи и повел на площадку за домом, где стояли дачные стулья.
Райна прищурилась.
— Речь ведь не об этом? Ну, я жду ответа.
— Я не хочу, чтобы ты в итоге попала в больницу, и речь как раз об этом.
— Не попаду. Рассказывай.
Роман застонал от досады, однако должен был признать, что мать выглядит крепче, чем когда он вернулся домой. Райне показалось, что он слишком медлит с ответом.
— Я жду, Роман. Что это за история с подбрасыванием монеты?
Она постучала носком туфли по полу патио. Роман пожал плечами:
— Что я могу сказать? На тот момент это казалось лучшим решением.
— Идиоты. Я воспитала идиотов. — Райна возвела взгляд к небу. — Нет, неправильно, я воспитала настоящих мужчин.
Мать была права, он был типичным мужчиной и как истинный представитель своего пола чувствовал себя неуютно, когда нужно было вести разговоры о чувствах и эмоциях. Но он в долгу перед женщиной, которая растила его одна и старалась сделать это как можно лучше. Поэтому он должен ей все объяснить. И Роман подозревал, что ему придется объяснить все и Шарлотте — если он хочет, чтобы она дала ему второй шанс. А он этого хотел. Роман наклонился вперед и начал:
— Мы с тобой уже заводили разговор на эту тему. Когда папа умер, мне было одиннадцать лет. Только в этот приезд домой я понял, что, видя, как ты страдаешь, я инстинктивно постарался отдалиться от всего, что мне близко. Поскольку я журналист, сам характер моей работы подразумевает беспристрастность и независимость. Здесь, дома, я не мог быть беспристрастным и независимым. Во всяком случае, с тобой и с Шарлоттой.