Новая родина (Верещагин) - страница 114

На первую страницу

— Называй меня на "ты", — вздохнул Игорь. — Да, нравятся, как раз старые и малоизвестные… А ты сам не пишешь стихов? — Ян смутился, и Игорь определил: — Пишешь.

— Он не просто пишет, — вмешался нагнавший их Артем. Ян поморщился:

— Не надо, а?

— Почему "не надо"? — удивился Артем. — Так он не просто пишет, он лауреат прошлогодней Ломоносовской премии по литературе. Серебро, поэма "Все наше здесь!". И место в Петроградском.

— Ну хватит же, — попросил Ян.

— Это правда? — искренне удивился Игорь. — Почитай что-нибудь, а?

— Да нет, нет, — Ян не ломался, а искренне был смущен. — Я и сам ничего не ожидал. Насчет премии, я…

— Пылает дом,

— вдруг заговорил Артем.

— Огонь в подворье рыщет.[31]
И труп, копьем пробитый, у межи.
Степняк в доспехе гибкой плетью свищет
И ловит тех, кто прячется во ржи.
Я вновь в «тогда». И снова вертолеты,
Свистя и воя, нанесли удар.
И слышен гул шагов чужой пехоты,
И вновь над Русью до небес пожар.
Я снова здесь. Огнем объятый колос,
От боли корчась, стонет: "Помоги!"
Мне разрывает душу этот голос,
А через поле движутся враги…
Защита где?! В бою порублен княже,
Спецназ повыбит, армия бежит.
И рабства тень вот-вот на солнце ляжет…
А воздух жаркий над межой дрожит…
Я автомат… рогатину… сжимаю.
Перевожу дыхание с трудом.
Где я, когда — не очень понимаю,
Но знаю точно: защищаю ДОМ…

Вот так он написал! Это предисловие…

— Красиво, — честно сказал Игорь. — И сильно… Я бы не серебро дал. Впереди кто-то запел наперекор дождю старую добрую:

— Взвейтесь, костры, под небесною синью!
Мы пионеры, дети России!
Близится эра светлых годов—
Клич пионера: "Всегда будь готов!"

— Ладно, хватит! — повысил голос Женька Рубан, покосившись на Игоря. — Молчание!

5.

К вечеру по расчетам Игоря они все-таки выбрались на уже не контролируемую даже номинально территорию. Во всяком случае — тишком миновали отлично укрепленный поселок, окаймленный минными полами, от которого дальше на северо-запад даже еще толковых тропинок не протоптали. Прошагали километров тридцать пять, не меньше, дождь кончился под вечер, сменившись уже совершенно летней погодой — теплой, сухой и тихой. На Сумерле говорили: "Весна себя выплакала." Тут в самом деле не календарная, а фактическая весна чаще всего заканчивалась именно таким ливнем, коротким, переходившим в долгий теплый дождик, сразу за которым наступало типичное лето. Небо окрасилось алым, солнце-Полызмей садилось не в тучи, чистое, обещая и дальше хорошую погоду.

Легкие гамаки раскидывали прямо в чаще — звездами, голова к голове. Их делали уже тут, на Сумерле, из нити той самой многоножки, что когда-то напала на Игоря и Борьку на юге — легкие, не вероятно прочные и компактные… Несколько человек тесаками копали яму под очаг; Борька с двумя ребятами канул в чащу на охоту, Женька взял еще двоих и двинулся на близлежащий шум ручья, прихватив с собой фляжки. Игорь между делом размышлял, как различать в разговоре Борек и Женек. Ему вообще-то успели рассказать, что у ребят бытуют прозвища (среди казачат такого не было, а вот ему по лицейским временам это казалось привычным) и Рубана называют Рубакой, а Колобова… ну, тут ясней ясного, хоть и ничего общего. Так что, они, наверное, не будут против…

Следующая страница