Он поцеловал ее. Джек не поделился своими мыслями с Карлоттой, но ее тронула нежность его поцелуя; она улыбнулась:
— Ты рад случившемуся?
— Да. У меня больше причин быть благодарным тебе, чем ты полагаешь.
— Это хорошо, — сказала она и, помолчав, спросила: — Мы с тобой еще будем когда-нибудь заниматься любовью?
— Наверное, да. — «В этом больше нет необходимости», — подумал он. — Когда-нибудь, где-нибудь.
Она усмехнулась с легкой грустью.
— Когда-нибудь, — прошептала Карлотта. — Где-нибудь.
Утром Джек отправился искать подарки жене и детям, на которые он решил потратить купюру достоинством в десять тысяч лир, полученную от дамы из Бостона, сопровождавшей пьяного американца. Он шагал по оживленным, залитым солнечным светом улицам Рима, разглядывая сверкающие витрины. Хотя Джек спал в эту ночь не более часа, он не испытывал усталости и с удовольствием бродил по магазинам женской одежды, среди шарфов и свитеров, а также среди кукол и игрушечных автомобилей. Благодаря полученному от Холта чеку он чувствовал себя богатым. Джек купил дорогие подарки.
Обменяв в отеле двести пятьдесят долларов на лиры, Джек положил деньги в конверт, чтобы отдать их Гвидо в аэропорту. Благодарственное подношение местным богам, подумал он, заклеивая конверт. Он никому не звонил утром — ни Карлотте, ни Делани, ни Холту, ни Веронике, ни Брезачу. Все кончилось этой ночью, сказал себе Джек.
Его самолет вылетал в час дня; Гвидо молча вез его по неаполитанскому шоссе. Ярко светило солнце. Гвидо был серьезен, даже печален. Джек чувствовал, что Гвидо привязался к нему и жалеет о том, что эти две недели истекли. «Он вспомнит обо мне с добрым чувством, — подумал Джек. — когда приедет в Тулон к женщине, на виноградниках которой работал во время войны».
У входа в аэропорт он вручил Гвидо конверт и попросил не вскрывать его до тех пор, пока не вернется в Рим. Гвидо кивнул, его глаза взволнованно вспыхнули, мужчины пожали друг другу руки. Джек постоял у дверей, провожая взглядом отъезжающую машину. Затем вслед за носильщиком отправился внутрь здания. Его багаж взвесили, Джек прошел регистрацию; подойдя к двери с надписью Dogane,[58] он заметил вбегающего в аэровокзал Брезача. Парень был без очков, вокруг его глаз темнели многочисленные порезы, он близоруко оглядывался по сторонам, пока не увидел Джека, и тут же поспешил к нему.
— Я хотел попрощаться, — с ходу заявил он. — Холт, помимо прочего, сказал мне, что вы улетаете.
— Как дела на студии? — спросил Джек.
Брезач мрачно засмеялся:
— Хаос. Все кричат друг на друга. Спорят. Даже в мужском туалете. Стайлз снова запил. Тачино рвет и мечет. Он уже дважды за сегодняшнее утро уволил меня. Никто не снял и метра фильма. Мне кажется, что работа над картиной не будет завершена раньше Рождества. Ну и пусть. — Он пожал плечами. — Я принес вам кое-что. — Брезач опустил руку в карман пальто и вытащил оттуда закрытый складной нож. Вид у парня был несчастный, страдальческий. — Вот, возьмите.