— Кто автор? — спросил Джек.
— Шугерман. — Делани выплюнул эту фамилию так, словно она жгла ему язык!
— Удивительно.
Шугерман написал за последние пятнадцать лет не то три, не то четыре пьесы, но в материале, прочитанном Джеком ночью, не осталось и следа того таланта, печатью которого были отмечены прежние работы драматурга.
— Этот негодяй прилетел сюда на три месяца, — обвиняющим тоном продолжал Делани, — и принялся шататься по музеям и кафе в обществе вечно пьяных немытых художников и писателей, которыми кишит город, заявляя всем и каждому, что я — тупой сукин сын, хотя сам не сочинил ни единой сцены, которую я мог бы отснять без доработки, и в результате я переписал заново весь сценарий. Драматурги! Старая история. Вот что такое Шугерман.
— Понимаю, — сухо произнес Джек.
После памятного первого успеха Делани воевал со всеми своими сценаристами и в конце концов переделывал рукописи. Он заслужил в Голливуде репутацию режиссера, которого губила тяга к литературной работе; продюсеры, хотевшие нанять Мориса, говорили его агенту: «Я бы взял его, если бы мне удалось вырвать из рук Делани перо». Пока что сделать это не удалось никому.
— Материал пока сырой. — Делани указал рукой на экран. — Но я его доведу. Если итальянцы не угробят меня прежде. — Он поднялся. — Джек, останься тут и посмотри ленту еще пару раз, чтобы лучше познакомиться с ней. Может быть, тебе стоит днем перечитать сценарий. А завтра, в семь тридцать, начнем дублирование.
— Хорошо.
— Я организовал для тебя встречу с Деспьером, — сказал Делани, надевая темные очки. — В кафе «Дони». В десять минут первого. Он хочет получить от тебя информацию для своей статьи. О моих былых победах. — Делани натянуто улыбнулся: — Будь другом, соври ему немного.
— Не бойся. Я скажу, что ты — Станиславский и Микеланджело в одном лице.
Делани засмеялся и похлопал Джека по плечу:
— Гвидо будет ждать тебя в автомобиле. К восьми вечера ты приглашен на коктейль. Водитель знает адрес. Чем еще могу быть полезен?
— Спасибо, пока ничем.
Делани снова дружески, покровительственно похлопал Джека по плечу.
— Тогда встретимся в восемь. Идемте, Хильда, — обратился он к секретарше. Некрасивая женщина в поношенном платье покорно встала и вслед за Делани вышла из комнаты.
Джек глубоко вздохнул, с отвращением посмотрел на экран, завидуя Шугерману, который три месяца провел в музеях и кафе, вдали от Америки. Затем он нажал кнопку, в зале стало темно, и перед ним снова поплыли неубедительные сцены, не дотягивавшие до трагедийного звучания.
Глядя на человека, чей голос ему предстояло дублировать, Джек с улыбкой подумал о свидании с Деспьером, которое устроил ему Делани. Пригласить Джека в Рим режиссера заставило вовсе не стремление улучшить фильм или оказать услугу старому другу, хотя и эти мотивы присутствовали. Джек был для Делани верным другом, помнившим его лучшие дни; Морис хотел, чтобы они нашли отражение в статье Деспьера. Делани, умевший казаться прямодушным, на самом деле всегда был хитрецом. За истекшие годы он, конечно, не изменился. Он ловко манипулировал людьми, преследуя собственные цели и ни в чем не полагаясь на волю случая. Но разгадав уловку Делани и поняв, что Морис был вынужден прибегнуть к ней, Джек испытал к Морису одну лишь жалость. Когда они только познакомились, любой газетчик мог написать о Делани, что режиссер насилует мальчиков из церковного хора — Морис и пальцем бы не пошевелил, чтобы заставить журналиста выбросить из статьи хоть строчку. Годы, неудачи…