— Неужели? — его рука скользнула с талии вверх, бесстыдно проплыв по моей груди.
На мгновение замер, сжав до легкой боли, а затем продолжил движение (а я пытаюсь сдержаться, не дрожать, не выдавать свои чувства) — резкий рывок и сорвал нижнее покрывало вимпла, оголяя шею и грудь.
(дурное волнение, взрываясь в частом дыхании, шальном биении сердца, легкой дрожи, все же выдавало меня сполна)
Приблизился губами… вплотную, так чтобы слова обжигали дыханием кожу. Так, чтобы сильнее, нахальнее… заставлять меня дрожать.
— Я же чувствую, вижу, слышу… Ты — хочешь меня. Хочешь…
… Признайся.
Едкая надменная ухмылка (а сама едва не ною от жажды)
— Никогда.
— Признайся… — жарко, пошло прошептал мне на ухо, едва не касаясь губами. Едва не целуя; дразня, ДРАЗЯ и сводя с ума.
(нервно дернулась, попытка вырваться, но удержал)
Вдруг отстранился, ровно настолько, чтобы видеть мое лицо. Глаза в глаза. Ликующая улыбка плясала на его губах, предвещая недоброе.
— Признайся, птичка, и нам обоим будет приятно, — игриво вздернул бровкой, — гарантирую.
Ядовито рассмеялась в ответ (право, это были остатки сил, последняя желчь — я таяла в его объятиях, как лед на солнце).
— Малой ты слишком, чтобы быть в себе настолько уверенным. Тебе до моего Асканио… еще ой как далеко.
— Малой? — вдруг едко захихикал (и на мгновение отвел глаза). — К твоему сведению, сладкая, я старше твоего Аско почти на три века. Так что… кто еще кому в папеньки годиться.
(невольно рассмеялась)
— Так это ты — старый хрыч, выходит?
— Ах, ста-арый уже? — Улыбнулся в ответ. — Значит, то малой, то старый? Тебе не угодишь.
(странно было замечать такие перемены: казалось, будто мы никогда и не ссорились)
— Не угодишь, — игриво скривилась и, закатив глазки под лоб, загадочно закачала головой.
(а счастье, тупое, дурное счастье разливалось эйфорией в душе и теле, смывая прежние обиды)
— Так, может, проверим? — и вдруг резко дернул на себя, не двузначно намекая на близость.
— А, может, ты лапки свои уберешь?
(ведь нельзя, нельзя поддаваться влечению!!)
Неожиданно ступил шаг назад, повелительно, без права на сопротивление, обернул к себе спиной и снова вдавил в стену.
Я едва успела (инстинктивно) выставить руки, чтобы лицом не плюхнуться об камень.
Пошло прокатился руками по талии, спускаясь к бедрам.
— Пусти, — уже без ноток юмора прорычала я.
Не слушал. Еще сильнее прижимался, а руками блудил по телу.
— И где же твой пыл? Где сомнения? — вдруг задрал, нырнул под платье и ухватился уже за голую талию и снова притиснул к себе.
— Отвали, Доминик!
— Не рычи… — (глупые шуточки).