Грейс тогда долго и пристально вглядывалась в ее глаза и не отвернулась. Всего лишь девочка, подросток, но уже превратившая себя в воина. В эти дни она избегала зеркал и только иногда задавалась вопросом, видели ли другие, когда смотрели в ее собственные глаза, то же, что она когда-то видела в глазах Квинн.
Но это не имело значения. Ничего из этого не имело значения. Она выдохнула и снова погрузилась в волны, позволяя воде поглотить ее тело и слезы. Она почти позволила мысли о запретном проникнуть в свое сознание. Мысли, которая приходила все чаще и чаще в эти дни.
Мысль о том, как приятно было бы утопиться, по сравнению с другими способами умереть.
Но не сегодня. Не в День рождения Роберта. Десять лет прошло с того последнего Дня рождения — десять долгих лет, с тех пор как его убили. Это осквернило бы его смерть и, что более важно, его жизнь, если бы она выбрала именно этот день для того, чтобы умереть.
Она направила свое тело обратно через сильный поток и стала хватать ртом кислород, в котором нуждалась. Она будет жить, чтобы бороться. Ради Роберта.
Но видение другого лица, затмило в ее сознании Роберта, пока она выплывала на берег. Лицо в шрамах и глаза, которые часто светились невообразимой болью и печалью. Лицо, обрамленное великолепной гривой золотых волос.
Алексиос. Алексиос. Могучий воин, чей боевой опыт стал уже легендарным среди бунтовщиков. Мужчина, чье лицо наполовину разрушено жестокими шрамами, наполовину невероятной красивое, все чаще и чаще появившееся в самых чувственных и волнующих мечтах Грейс.
Половина женщин в ее команде были увлечены им как школьницы. В некотором роде, он был как Призрак Оперы. Он мог бы переспать с любой из них. Или со всеми.
Но он никогда этого не делал. Или, по крайней мере, слух об этом не достиг ее ушей, а отряд был весьма сплоченной группой. Ни одной тайны нельзя было сохранить, неважно насколько она была незначительна. Тайны вели к неудаче.
А неудача — к смерти.
Нет, Алексиос не связывался ни с женщинами, ни с мужчинами, если уж на то пошло, в ее команде. Но возможно у него была подруга в Атлантиде. Может быть, даже жена.
Не то, чтобы это было ее делом. И странная, пустая боль в ее животе вызвана обычным голодом. Это не имело никакого отношения к сожалению. Ничего общего с тем поцелуем, который потряс ее до основания.
Прямо перед тем, как он исчез. Девушка могла принять подобное близко к сердцу.
Она достигла мели и встала на ноги, чтобы пройти остальную часть пути, отжимая из волос воду и убирая их с лица, одновременно осматривая берег. Забудь Алексиоса. Ясно, что он ее забыл. Всегда начеку, даже здесь. Особенно здесь. Особенно в любое время или в любом месте, где она испытывала желание позволить себе расслабиться и ослабить бдительность.