Но, вероятно, они не предвидели, что одним из тренеров будет атлантийский воин.
Или что, к прискорбию, этот атлантийский воин потерпел бы неудачу.
У него нога чесалась от желания пнуть стену, облицованную ракушками, но хрупкий известняк из ракушек и песка был слишком нежным, чтобы пережить удар. В отличие от Грейс, которая не была ни хрупкой, ни нежной, а действовала ему на нервы, как шило в заднице. Три дня с ней превратились в три дня нескончаемых мучений. Куда бы он ни повернулся, она была там, — живое, дышащее напоминание о том, чего он не мог иметь. Не мог коснуться.
На что не мог заявить свои права.
Даже потная и грязная после тренировок, она была настолько сексуальна, что у него зубы сводило от постоянного стискивания, чтобы удержаться и не схватить ее в свои объятия и не завладеть ее губами. Хуже того, она была умна, забавна и благородна. В ней было все, что он когда-либо желал найти в женщине — если он когда-либо хотел женщину. Вот так, чтобы раз и на всю жизнь.
Что было безумием. В любом случае, были у нее кое-какие раздражающие причуды, сводившие его с ума. Например, когда она разрабатывала стратегию или пыталась решить мирские проблемы с бюджетом, у нее была привычка покусывать нижнюю губу и играть с кончиком своей косы, что сводило его с ума.
Ладно, если честно, то он просто терял разум от слепого желания.
Он хотел играть ее волосами. Он хотел покусывать ее губы. Пробовать ее на вкус. Укусить ее. Вонзить в нее свои зубы.
Погрузить в нее свою плоть …
— Алексиос!
Как будто привлеченная его взбудораженными мыслями, Грейс закричала громче приглушенных разговоров мятежников, прорвавшись сквозь шум, словно электрический угорь сквозь водоросли. Кое-как в сотый раз за три дня, поправив спереди джинсы, он повернулся и внезапно увидел ее всего в нескольких шагах позади себя. Послеполуденное солнце высвечивало глубокие красные тона в ее густых темно-каштановых волосах, на мгновение задержав его внимание их гипнотической красотой.
Но ей надо было подойти и разрушить это.
— Алексиос, нам надо поговорить.
Он нахмурился, все мышцы в его теле напряглись в ответ на ее мелодичный голос. Он не хотел разговаривать с Грейс. Он хотел принять приглашение, отражавшееся в ее глазах цвета темного виски. Он хотел снять ножи с ее ног, пистолеты с ее бедер, лук и колчан со смертельными стрелами с серебряными наконечниками с ее спины, раздеть ее догола и коснуться ртом ее сладкой кожи.
И, разумеется, без всяких разговоров.
И очень плохо, потому что раньше рак на горе свиснет, прежде чем он скажет ей это.