Неделю назад ко мне постучалась Паскагула:
— Мисс Скитер, междугородный звонок, вас спрашивают. Мисс… Штерн, кажется?
— Штерн? — удивилась я. И тут же подскочила: — Может быть… Штайн?
— Я не знаю, может, и Штайн. Слышно не очень хорошо.
Я пулей пронеслась вниз по лестнице, зачем-то на ходу приглаживая растрепанные волосы, будто готовилась к личной встрече. Схватила трубку телефона, висящего на стене в кухне.
Тремя неделями раньше я напечатала письмо на белой мелованной бумаге. Три страницы, с подробным изложением идеи и небольшой ложью. Каковая заключалась в том, что одна трудолюбивая и уважаемая чернокожая служанка согласилась дать мне интервью и в подробностях рассказать, что значит работать у белых женщин нашего города. Взвесив «за» и «против», я решила, что информация о том, что она уже согласилась, выглядит гораздо более привлекательно, чем тот факт, что я планирую попросить помощи у прислуги.
Пробираюсь в кладовку, волоча за собой телефонный провод. От пола до потолка тут полки, уставленные банками с маринадами, супами, патокой, сушеными овощами и консервами. Еще со школьных времен я пряталась здесь, когда нужно было поговорить без свидетелей.
— Алло? Евгения слушает.
— Не кладите трубку, соединяю.
Серия щелчков, а потом откуда-то издалека низкий, почти мужской голос произносит:
— Элейн Штайн.
— Алло! Это Скит… Евгения Фелан из Миссисипи.
— Да, мисс Фелан, я вам и звоню. — Слышу, как чиркает спичка, потом собеседница коротко затягивается. — Я получила на прошлой неделе ваше письмо. И у меня есть несколько замечаний.
— Да, мэм. — Присаживаюсь на большую жестянку, сердце бешено колотится. В трубке все время помехи, что неудивительно — до Нью-Йорка тысяча миль.
— Кто подал вам эту мысль? Насчет опроса домашней прислуги. Любопытно.
Никаких предварительных любезностей или приветствий, никаких реверансов. Понятно, что лучше всего отвечать прямо на поставленный вопрос.
— Я… понимаете, меня вырастила чернокожая женщина. Я знаю, какими простыми и… какими сложными могут быть отношения между домашними и прислугой. — Говорю неловко и скованно, словно урок отвечаю.
— Продолжайте.
— Вот я и хотела бы написать об этом с точки зрения прислуги. Цветных женщин, которые здесь работают. — Мысленно пытаюсь представить лицо Константайн, Эйбилин. — Они воспитывают белых детей, а двадцать лет спустя эти дети становятся их работодателями. Ирония заключается в том, что и мы любим их, и они любят нас, но… Мы даже не позволяем им пользоваться нашим туалетом.
В ответ только молчание.
— И всем известно, как к этому относятся белые, — взять хотя бы знаменитую Мамушку, которая всю жизнь посвятила белому семейству. Маргарет Митчелл это прекрасно описала. Но никто никогда не спрашивал саму Мамушку, а что именно она чувствует. — Капли пота уже сползают по груди, оставляя пятна на хлопковой блузке.