Ближе к полудню, когда живой товар уже оказался почти наполовину распроданным, гном вдруг со всех ног бросился навстречу некоему важному господину, которого несли в портшезе четверо здоровенных негров. Видать, по здешним меркам это был какой-то богатый и, может быть, даже очень влиятельный человек, внешним своим видом походивший на римского рабовладельца-патриция, какими их изображают в учебниках по истории Древнего мира. Тучный, осанистый, горбоносый, с тщательно выбритым двойным подбородком и светлыми завитыми волосами, он был одет в несколько наброшенных одна поверх другой просторных туник из явно недешевых разноцветных тканей — лимонно-желтой, изумрудно-голубой, палевой. Самая верхняя туника, небрежно распахнутая, застегивалась на золотые — или позолоченные? — пуговицы, ремешки на сандалиях также были позолочены и сверкали на солнце.
— Сальве! — изогнулся в поклоне гном, — Сальве, онестус Нумиций!
— Гай Нумиций Флор! — с восхищением и плохо скрытой завистью прошелестело в толпе. — Гай Нумиций…
— Сальве, Каймак.
Патриций лениво махнул рукой, и носильщики, осторожно опустив носилки, помогли хозяину подняться.
Гном тут же подвел к нему Александра, небрежно ухватив за руку. Изогнулся, умильно заглядывая патрицию в глаза:
— Хош?
— Милее? — презрительно оттопырил нижнюю губу тучный толстяк, — Милее германикус? Готус? Вандалус?
Александр только плечами пожал: при чем тут готы с вандалами? Странный тип.
Не дождавшись ответа, патриций, внимательно осмотрев рабов, указал пальцем на Ингульфа и коренастого.
— Милее? Готус?
— Силинг!
Юноша гордо выпятил грудь, и толстяк, тут же потрогав его мускулы, довольно улыбнулся:
— Бене, бене… Э? — Он перевел взгляд на коренастого.
Тот в ту же секунду бросился на колени:
— Эго… эго нон милее… Эго — Миршак! Нон милес, нон.
— Бене. — Внимательно осмотрев всех троих, патриций удовлетворенно кивнул и, обернувшись к гному бросил:
— Окто денериус…
— Бене! Бене!
— …пор трез!
Ну, эту фразу Александр тоже понял — восемь монет за троих. Предложенная цена работорговца, судя по его искривившейся роже, не слишком устраивала.
— Фортес, фортес! — Повернувшись, он пощупал Сашины мускулы, — Ах!!! Секс денариус! Эт катур — пор дуо! — Он кивнул на Ингульфа и коренастого, как там его — Миршак? Ясно, набавляет, сволочь, цену типа оптом дешевле.
— Ай эм рашен ситизен! — обратившись к патрицию, громко произнес Александр. — Же суи ситуаейен рюс!
С таким же успехом мог бы и добавить про «облико морале». Никакого эффекта слова Саши ни на кого не произвели — их просто не поняли. Или, может быть, просто не хотели понимать?