Екатерина Дмитриевна постарела - все мы, увы, не становимся моложе, - но выглядела все еще привлекательной женщиной; вдобавок теперь она, что называется, следила за собой, и времени для этого было достаточно, не то, что раньше. К пятидесяти женщины ее склада обычно раздаются вширь, Екатерина же Дмитриевна, наоборот, заметно похудела, что очень молодило ее фигуру, но, к сожалению, старило лицо. Она сделалась вдруг более разговорчивой, словно сняла с себя вместе с грузом ответственности и обет молчания. Одним словом, это была уже другая Екатерина Дмитриевна, как отмечали те, кто знал ее раньше. Единственное, что оставалось неизменным, это ее прибежище - дом и любящий муж.
Изменился и Лев Яковлевич. Прежде всего, и это главное, он закончил роман. Этот большой труд, почти сорок листов, не так давно увидел свет в одном из новых наших издательств, и где-то была даже рецензия, что в наше время редкость. Короче, долг был все же исполнен, на это ушла, может быть, целая жизнь, и не одна, а две, если считать и жизнь Екатерины Дмитриевны, но кто сказал, что жизнь и судьбу надо мерить свершениями, не есть ли это остатки прагматического, целевого мышления, которое мы теперь, слава богу, изживаем... Если уж чему-то посвящать жизнь, то не самой ли жизни?!
В конце ее политической карьеры Екатерину Дмитриевну ждало еще одно потрясение. Было это в августе 91-го, в том самом августе, в двадцатых числах. Екатерине Дмитриевне и ее коллегам пришлось в спешном порядке покидать здание с уютными кабинетами и табличками на дверях. Толпа на Старой площади, у подъездов, сдерживаемая растерянной милицией, образовала узкий коридор, по которому один за другим, цепочкой выходили бывшие, теперь уж определенно бывшие хозяева кабинетов. За час до этого по внутренней трансляции они были предупреждены комендантом здания, успели кое-как собрать манатки - главным образом то личное, что хранилось в столах и сейфах, - и с сумками, целлофановыми пакетами двинулись к выходу, на улицу, на тротуар, провожаемые недружелюбными взглядами и выкриками разношерстной толпы. У Екатерины Дмитриевны остались в кабинете туфли-лодочки, хранившиеся для парадных выходов, она вспомнила о них, уже ступив на тротуар, попробовала вернуться, но поздно назад не впускали. Туфли так и остались там навсегда. Жалко и противно.
Месяц спустя судьба Екатерины Дмитриевны сделала новый и опять неожиданный виток. Кто-то где-то вспомнил все ту же историю с человеком, свалившим за бугор, и как таскали за это либеральную Екатерину Дмитриевну... Одним словом, Екатерине Дмитриевне был снова предложен кабинет, на этот раз в учреждении под названием мэрия. Что-то старомодно-французское, уютно-провинциальное мнилось при этом слове, какой-нибудь городишко Сан-Поль-де-Ванс на Лазурном берегу, кирпичная ратуша с часами. Здесь же было что-то совсем другое, похожее скорее на прежнюю службу Екатерины Дмитриевны, много тех же знакомых лиц - или, по крайней мере, казавшихся знакомыми - в лифтах и коридорах.