Очнувшись, я удивленно взглянул в темное, недоуменное лицо мужчины.
— Я… я… искал дом Примигения, — объяснил я.
— Примигений здесь больше не живет.
— Вы не знаете, куда он уехал?
— Насколько мне известно, в тюрьму.
— В тюрьму?
Мрачный человек быстро кивнул.
— Несколько месяцев назад. Пришли солдаты и арестовали его, жену, детей, и никто их больше не видел.
Застонав, я повернулся, уставившись на темный дом за стеной.
— Арестованы…
Человек снова потряс меня.
— Кто тебе Примигений?
Из осторожности я солгал:
— Я ходил на одном из его кораблей, а сейчас оказался в порту и решил с ним поздороваться.
— На каком корабле? — требовательно спросил человек, все еще сжимая мою руку.
Освободившись, я пробормотал:
— На «Нептуне».
Человек покачал головой.
— Никогда о таком не слышал. Как тебя зовут, моряк?
— Нерей! — ответил я, отступая от настырного мужчины с мрачным лицом. — Спасибо, что рассказали. Мне надо идти. Возвращаться на борт.
— Никогда не слышал о таком корабле в Остии, — настойчиво произнес он.
Но я уже пятился; сердце мое колотилось. Когда человек потребовал назвать имя шкипера «Нептуна», я бросился бежать. У подножья холма я упал, оцарапав колени. Вскочив на ноги и откинув подаренный мне плащ, я пошел, стараясь не слишком наступать на правую ногу, которую ушиб особенно сильно. Оказавшись у берега, я сел на причал в свете лампы, висящей на стене таверны. Она казалась знакомой, и я вспомнил, что именно там Сабин, Гай Абенадар и я выпивали в наш последний визит в Остию.
Я изучил болезненные ссадины на коленях, которые, как мне представлялось, должны были к утру затянуться, но пока продолжать болеть. Порезы были неглубокими и, скорее всего, не оставят шрамов. За это я был благодарен. Выпрямившись, я почувствовал в коленях боль; кости тоже протестовали, распространяя по телу тупую немочь, возникавшую от того, что я чересчур долго оставался на ногах.
Я не помнил, как долго был в пути: от дома Иосифа — к дому на Эсквилинском холме, затем — дорога в Остию, подъем по длинному склону, где моя мечта о теплом приеме у Примигения оказалась несбыточной, после — вниз, к берегу (с осознанием того, как легко я научился лгать, и что значит быть беглецом), к тихому, пустынному пространству верфей.
Собрав последние силы, я поплелся прочь, тяжело ступая сандалиями по деревянным изношенным доскам, пока не набрел на длинную лодку между свай у края дока. Лодка была покрыта мешковиной, и я, приподняв ее, забрался внутрь. Накрывшись мешковиной, я свернулся на широком сыром дне лодки, положил голову на ладони, закрыл глаза, зевнул, слушая плеск волн под причалом, проклял боль в коленях и уснул.