Я проснулся внезапно. Свет по-прежнему горел. Который час? Брат, похрапывая, спал на спине. Я спихнул его с моей стороны кровати.
— Ты, паршивец, выключи свет, — пробормотал он. Я выключил свет, ощупью добрался до кухни и зажег газ. Было еще рано, старый облупленный будильник показывал половину четвертого. Во мне проснулось привычное чувство голода. Я открыл окно и заглянул в служившую нам холодильником жестяную коробку, прикрепленную к подоконнику.
Там было две тарелки: на одной лежали небольшие кусочки заливной рыбы, а на другой — плетенка. Все это предназначалось для субботнего и воскресного ужинов. Своим ножом я отрезал тонкий ломоть плетенки и, вернувшись к столу, съел его. А потом стал думать о том, что мой старик собирается делать с платой за квартиру, что он собирается предпринять, чтобы найти себе работу прежде, чем нас выбросят на улицу. Я точно не знал, за сколько месяцев мы задолжали: за два или за три? Я подумал о нашем паршивом домовладельце, который появляется весь разодетый и вопит, требуя квартплату. Я подумал о том, что этот ублюдок всегда носит в петлице белый цветок и, должно быть, он гомик. Мой дохлый старик, почему он не может найти работу и получить немного денег? Может быть, потому, думал я, что старый дурак неважно себя чувствует? Может быть, он всегда болен… Тогда какого черта он так много времени проводит в синагоге? Два часа каждое утро и два — каждый вечер. По субботам он портит воздух в этом заведении целый день. Все эти старые дурни с их бородами и шалями, качающиеся взад и вперед во время молитв, бормочущие всякую дрянь в свои бороды… И что она означает? Могу поспорить, что полудохлый раввин сам этого не знает. Это все не для меня! Я умный. И когда вырасту, буду ходить только за деньгами.
Бог ты мой! Какого черта я здесь сижу и перебираю весь этот хлам? Так можно и опоздать. Я вымыл две тарелки, которые оставил после ужина, смахнул на пол крошки и тараканов и выпил стакан воды. Достав из кармана сорок центов, я положил их на стол. Мне стало весело, когда я представил себе, как мама и старик накроют деньги листком бумаги и оставят на месте до завтрашнего захода солнца. Ну и глупцы! Правоверные евреи не прикасаются к деньгам во все время шаббата![4] Ну и глупцы. А этот еврейский мальчик не таков: покажите мне, где есть деньги, и я найду им нужное применение. В любой день недели, начиная с пятницы, и в любое время субботы. Любой сумме. Бог ты мой. Даже миллиону долларов!
Я взглянул на будильник. Было двадцать минут пятого. Я выключил газ, закрыл дверь и осторожно спустился по темной лестнице. На первом этаже остановился. Из-под лестницы донесся шум, и я сунул руку в карман. Рукоятка ножа вернула мне спокойствие. Я положил палец на кнопку и прислушался. Несколько минут я простоял, слушая ритмичный шорох и сдавленное дыхание, затем до меня донесся резкий глубокий вздох мужчины: