– Командор! – рявкнул Росомаха в самое его ухо.
Резко очнувшись, Ален вскинул голову к небу. Длинные зрачки окаймились в желтое. Мраморно-белое лицо с синими губами казалось неживым.
– А ты сам себя не можешь вылечить? – осторожно поинтересовалась Василиса.
– Если бы мог… уже бы вылечил…
– А почему не можешь? – встрял Росомаха.
– Я не могу… магия на меня не действует… Если бы убил их всех… взял их жизни… вылечился бы… – Ален осторожно вдохнул, выдохнул. – Но я не убил… никого.
Тут показалась калитка дома Алена. Василиса побежала вперед, заколотила кулачками по дереву, крича:
– Откройте! Откройте скорее!
Залился повизгивающим и жалобным лаем старый пес. Слышно было, как открывается тяжелый засов в доме Алена. А Росомаха меж тем тихо спросил:
– А что ж ты с тем… главарем-то сделал?
Ален слабо усмехнулся:
– Памяти лишил.
Росомаха не нашелся что ответить. У калитки появился Яков, а следом за ним перепуганная Карина в одной ночной сорочке. Василиса, давясь слезами, сбивчиво пыталась что-то втолковать хозяевам, а потом просто указала рукой на Алена, повисшего на плече друга.
Отчим первым оказался рядом с пасынком, едва не сорвав калитку с петель.
– Что случилось? – резко спросил Яков у Ромахи, перекидывая руку Алена через свое плечо.
– Чужаки в корчме… драку затеяли, – сбивчиво заговорил Росомаха. – Матерые. Ален спас. На себя принял…
– Говорила же я! – дрожащим голосом сказала Карина. – Чувствовала! Случится! И случилось…
– Нормально все, мама, – ровный, непрерывающийся голос дался нелегко. – Я жив.
Тем временем Ален с помощью отчима и друга доплелся до порога. С внезапной силой схватив Росомаху за ворот, он заговорил, тяжело роняя отдельные слова и не отрывая страшного взгляда от глаз друга:
– Василису. Доведи. До порога. Понял? Бронь. Заговоренная. Нож. Тоже. Неумеха. Отобьется. От матерого. Доведи. До порога. Понял? Головой. Отвечаешь.
Росомаха быстро закивал, силясь оторвать взгляд от этих страшных, нечеловеческих глаз, и не мог. Ален сам погасил жуткое желтое сияние, стянул зрачки из щелок в точки и рухнул как подкошенный.
Очнулся он лишь под утро. Устало положив голову на край кровати Алена, спала мать, просидевшая рядом с ним всю ночь.
Лекаркой она была довольно-таки умелой, но ей стоило много сил залечить порванную артерию, кровь из которой хлынула, как только Ален перестал мысленно сводить края раны, потеряв сознание. Она понимала, насколько близко в тот момент ее сын подошел к могиле. А пока лечила, заглянула в душу и ужаснулась. До этого она еще надеялась, что Ален сможет стать прежним… Но такой безысходности и бездны смертной тоски даже у стариков почти никогда не бывает… В душе не было желания жить и бороться – лишь устало-обреченная тоска и бесконечная боль.