Ее идея впервые возникла много лет назад — и не у меня, а у моего друга Боба Готлиба, который в то время редактировал журнал «Нью-Йоркер». Меня, помнится, несколько обескуражила объемность вставшей передо мной задачи, тем не менее я без колебаний взялся за дело. К тому моменту меня на протяжении уже более чем четверти века занимал византийский мир, а годы, которые я посвятил британской дипломатической службе — из них два с половиной я провел в Белграде, а три в Бейруте, когда он еще был одним из самых изумительных и комфортных мест в мире, — лишь усилили мою привязанность к Восточному Средиземноморью. В общем, все говорило в пользу того, чтобы я воплотил идею Боба Готлиба в жизнь.
Взявшись за написание своей первой книги — ради чего в 1964 г. покинул дипломатическую службу, — я посетил место, которое более чем какое-либо другое проникнуто духом Византии: речь идет о горе Афон.
Затем мне довелось в течение нескольких счастливых лет трудиться над книгой о Венеции, которая сначала являлась провинцией, а позднее — боковым отростком империи. В венецианском соборе Св. Марка — созданном, к слову, по образцу построенной Константином церкви Св. Апостолов, — и соборе Торчелло имеются византийские мозаики, достойные стоять в одном ряду с константинопольскими. Но насколько отличными друг от друга были два эти города — Константинополь и Венеция! Защищенная от terra firma[2] спокойными водами лагуны, Венеция до самого конца своего независимого (в большей или меньшей мере) существования в статусе города-государства оставалась не затронутой внешними катаклизмами. Константинополь же находился под постоянной угрозой извне. Нашествие следовало за нашествием, осада — за осадой, но город вновь и вновь спасал героизм императора и его подданных. Венецианцы являлись холодными и безжалостными циниками, для которых на свете не было ничего важнее, нежели коммерческие интересы. Византийцев в первую очередь вела по жизни вера: для них Христос, Его Мать и все святые были столь же живыми, реальными личностями, сколь и члены их собственных семей. Наконец Венеция управлялась безликими комиссиями: группами выбранных людей, облаченных в черное; работали они в обстановке секретности, состав комиссий постоянно менялся, решения принимались коллективно, так что устранялась любая возможность явного выдвижения какой-то яркой личности. Византия же возглавлялась императором, равноапостольным лицом, наместником Бога на земле, который в своей ладони держал жизнь каждого из подданных. Некоторые из этих императоров становились героями, другие оказывались чудовищами, но никто из них не был скучным функционером.