— Вот ты вечно повторяешь: я много размышляю…
— А какое ты имеешь право сомневаться в этом?
— Ты и правда много размышляешь, Холл, но, очевидно, не о Троице.
— О чем же тогда?
— О регби.
У Мориса все поплыло перед глазами. Руки его затряслись, и он расплескал кофе на подлокотник.
— Ты не совсем справедлив, — услышал он собственный голос. — Мог хотя бы из милосердия предположить, что я думаю о людях.
Дарем посмотрел с удивлением, но произнес:
— Во всяком случае, о Троице ты совсем не думаешь.
— Да пропади она…
— Вот-вот, — взорвался Дарем радостным смехом, — теперь можно перейти к следующему вопросу.
— Не вижу прока, да и голова ни к черту… Болит, я хочу сказать. Ничего ты этим не добьешься. Конечно, я не могу доказать… ну, что Три Бога в Одном и Один в Трех. Но это очень много значит для миллионов людей, что бы ты ни говорил, и мы не собираемся от этого отступаться. Мы очень глубоко это чувствуем. Бог есть добро. Это самое главное. Зачем же сбиваться с торной дороги?
— Зачем так уж глубоко чувствовать этот сбой?
— Что?
Дарем придал своей реплике более аккуратную форму.
— Ну, потому что все в этом мире взаимосвязано, — ответил Морис.
— Значит, если с Троицей вышло бы неладное, то и весь мир разладился бы?
— Я так не считаю. Вовсе нет.
Он поступал дурно, но действительно очень болела голова. Он утер пот и ощутил прилив новых сил.
— Конечно, где уж мне объяснить все как следует, раз я не думаю ни о чем, кроме регби.
Дарем подошел и игриво присел на край его кресла.
— Гляди — в кофе вляпался!
— Проклятье, и то!
Пока Дарем чистился, Морис отпер дверь и вышел во двор. Казалось, годы минули с той ночи, когда он стоял на этом самом месте. Ему не хотелось оставаться вдвоем с Даремом, поэтому он позвал общих знакомых. Последовало то, что называется беседой за чашкой кофе, и когда приятели начали расходиться, Морису уже не хотелось уходить вместе с ними. Он вновь завел про свою Троицу.
— Это таинство, — убеждал он.
— Для меня — нет, но я уважаю тех, для кого это и правда таинство.
Морису стало неловко. Он посмотрел на свои крепкие, загорелые руки. И правда, была ли для него Троица таинством? Разве что на конфирмации посвятил он ей пять минут своих размышлений. Присутствие приятелей сделало голову ясной, и, теперь без лишних эмоций, он оценил свой ум. Оказалось, ум похож на руки: такой же услужливый, без сомнения здоровый и способный к развитию. Но не было в нем утонченности, никогда он не касался таинств и много чего еще. Он был крепкий и загорелый.
— Моя позиция такова, — заявил он после паузы. — Я не верую в Троицу, здесь я сдаюсь, но, с другой стороны, я ошибался, когда сказал, что все взаимосвязано, поэтому, если я не верую в Троицу, это еще не означает, что я не христианин.