— А как ты ее приманивал?
— Я приподнимал одеяло, демонстрируя обнаженную натуру, извивался всем телом, подвывал, призывно постанывал, издавал губами завлекательные звуки, закатывал глаза, цокал языком, словом, изображал любовное томление. Я даже мяукал. Одним словом, соблазнял, как мог. И все впустую! Кстати, я обнаружил, что постель была вся в хлебных крошках. Значит, эта сука, приглашая мужика, поленилась освежить постельное белье, и эти крошки… тьфу! Крошки — это такая мерзость! Видимо, она любила жрать лежа… Терпеть не могу грязнуль и нерях.
После короткого раздумья он провозглашает:
— Тот, кто неряшлив в быту, тот неряшлив в морали. Кстати, — Карл ухмыльнулся, — этот телевизионный балбес… он, как рухнул на ковер, так и проспал до утра. Я никак не мог его разбудить.
Короче, он спал на ковре, а я утром, приняв ванну и глотнув пива, расположился в кресле с намерением посмотреть по телику последние известия. И случайно попал на передачу о международном положении. А там — вот же зигзаги нашего чумного технологичного века! — Карл помотал головой и хлопнул себя по колену, — а там запись выступления телевизионного балбеса, который распространялся о проблеме Косово.
Представляешь, одним глазом я вижу его на экране, он там в сером отутюженном костюме при бордовом галстуке с невероятно важным видом барабанит о сербах и косоварах, а другим наблюдаю за тем, как он, уткнувшись мордой в ковер, левой ноздрей всасывает в себя пыль и блаженно улыбается во сне…
Он замолкает, как бы прислушиваясь к себе. Потом принимает внезапное решение. Глаза его приобретают стальной оттенок.
— Мне необходимо остудиться! — говорит он.
Карл как ужаленный вскакивает с шезлонга, разбегается, на ходу получает занозу в правую пятку, вскрикивает, прихрамывая и чертыхаясь, добегает до края мостков и обрушивается в воду, поднимая фонтан чуть ли не до небес.
Кажется, в воду упал бомбардировщик. Темно-синие воды Клопайнерзее смыкаются над Карлом. Некоторое время поверхность озера остается спокойной, и, когда я уже начинаю испытывать легкое беспокойство, метрах в двадцати появляется фыркающая голова с выпученными глазами.
Карл резко разворачивается, плывет назад и с поразительной скоростью достигает мостков.
— Ну, что ты расселся, дубина! Помоги же мне! — кричит он, прыгая на одной ноге.
Я не без труда вытаскиваю из его пятки занозу размером с каминную спичку.
Карл отбирает ее у меня и долго рассматривает со всех сторон.
— Европа, мать ее! Не могут отполировать доски! Вот видишь? — говорит он и подносит щепку мне под нос. — Начало положено, заноза — это знамение! Это сигнал, что пора сматывать удочки.