— Месть и трезвый расчет. Общий враг. Что еще нужно для начала дружбы?…
3.08.1941 г. 'Иванов' Николай Антонович (абсолютно трезвый)
«Казбек» показался необыкновенно вкусным после странноватых запахов подземелья. Ребята справляются пока неплохо — трезвых уже нет. Посмотрим утром. Не оклемаются — в ручей и пробежка.
Как же тебя назвать-то… Отписываться все равно придется. Ну… пока объектом будешь. Страх, говоришь? Ненависть? Ты говори, хлопчик, говори… Мне пока неважно, о чем ты говоришь… Мне важно — КАК? Отойдем чуть-чуть. Присядешь? Осторожен. Хорошо стал, правильно. Слишком правильно (значит опыт есть — наученый скорее, не шкурой взятый. Или мало его — вон как плечи напряглись. И рука он ножа недалеко.)
Месть и расчет для дружбы? А ведь загибаешь, парнишка, загибаешь. И о себе не все говоришь… Поглядим на тебя, мальчик, послушаем… А там — как скажут.
Почему-то вспомнилась Москва. Перед вылетом.
«— Документы ты читал. Я ж тебя с Туркестана помню — дотошный ты. И райончик знакомый… Что скажешь?
— Почерк… непонятный. Не немецкий. Слишком… сложно. Англичане?
— Ну уж не японцы. Хотя… Ты пей чай, пей. Специально, как ты любишь, кок-чай заказывал.
След от подстаканника кружком вдавился в сукно.
— Вот где они негра взяли, как думаешь? Да еще чернущего такого? И с зельями непонятно — с личным мнением Бурденко ты тоже ознакомлен.
— Это ради него меня из Харбина выдернули?
— Как там?
— Если что, вернуться смогу….»
Торопишься ты, парень. Спешишь. Нет у тебя опыта, что б ты не говорил, про свои четыре сотни. Или поджимает кто? Поглядим. Не торопясь. А точку вместо запятой пока один раз поставлю.
— Доверие…
Темнота на мгновение вспыхивает эльфийской улыбкой:
— Обоюдное…
Как-же хорошо просыпаться в блаженной тишине подземелья и не от утренних воплей какого-то свихнувшегося воробья, а просто от того что выспался. Славно вчера погуляли! Есть математически точный признак: хреново во всей тушке. ВаСю опять спала на мне, но некоторое время назад неощутимо испарилась из апартаментов. Затёкшие руки начало колоть, вот и проснулся. Малую лечилку на себя, и подъём. Сегодня день большой дипломатии.
Ссвет! В смысле прямо в глаз луч света, после приятного полумрака пещеры. Пока промаргиваюсь, и водружаю очки на положенное место, надо прислушаться, что делается снаружи.
Снаружи финский народный праздник Похмеляйнинен. Пока командиры спаивали друг друга с хитрым умыслом, нижние чины также погуляли на славу, но без задней мысли. А мои настоечки поубойнее Ивановского спирта будут.
Выбрался наружу, полной грудью вдохнул бодрящий утренний ветер и направился в сторону ведра с водой, у которого уже стояла очередь умывающихся. До сих пор забываю спросить Сергеича, где он его экспроприировал. Все стоят мутные, мои ребята вообще, как в воду опущенные, но ничего — сейчас всех подлечу, живо забегают. Лечить буду сам, опохмеляться теми составами, что у нас есть — путь в забвение.