Наконец Колян встал, натянул кожаную куртку, смачно выругался и неразборчиво пробормотал что-то про покурить. Он скрылся за дверью, и снова все погрузились в молчание. Затем послышались неспешные шаркающие шаги. Мужской голос в конце коридора спросил визгливо и громко, так, что в купе было все прекрасно слышно:
— Огонька не найдется?
Колян промычал тихо и утвердительно.
— Ну разве ж это огонек! — пренебрежительно высказался голос. — Вот у меня будет огонек так огонек!
Затем что-то громыхнуло, будто взорвалось, и Колян стал кричать и громко ругаться.
— Беда случилась! — подытожила Марья Сергеевна боязливо, не пытаясь даже встать и выйти посмотреть.
Все с ней были согласны.
В относительной тишине прошло минут пять, затем кто-то зашагал к купе. Все напряглись, но это оказался Колян, только весь будто в саже, и волосы опаленные. Объяснять он ничего не стал. Судя по безумному взгляду, потому как не мог.
Оленька тогда встала и заперла дверь изнутри — а то вдруг кому еще огонек понадобится?
— Тоскливо как… — ни к кому не обращаясь, тихонько сказала она.
— Может, окно откроем? — спросила Марья Сергеевна. — А то и правда, в духоте, с закрытой дверью сидеть…
Подняли шторку, раздвинули занавески, приоткрыли шелку, из которой потянуло свежим воздухом. Все сразу как-то приободрились. Поезд шел по холмам, покрытым сочной травой, хотя началась уже вторая половина осени. В ярком свете луны по одному из пригорков неспешно шагал тяжеловоз с махоньким всадником на спине.
— Малец, видно, в ночное вышел, — пояснил Серафим Эдуардович. — Смотрите, у него коров-то сколько!
Но он ошибся, это были не коровы. Уже стояла ночь, но и в темноте можно было разглядеть, что всадника окружали фигуры вроде бы человеческие, но не совсем — все какие-то сгорбленные и перекошенные, с огромными длинными носами. Будто пни ожили и пошли гулять на лугу.
— Боже сохрани, — испуганно прошептала Оленька, — он что, троллей пасет?
За окном заливисто рассмеялись.
— Закройте, закройте, пока можно! — Оленька взвизгнула и поджала ноги, будто увидела противную мышь.
Колян смотрел в окно все тем же безумным взглядом и вставать не спешил. Марья Сергеевна изобразила рукой какой-то знак — возможно, это она пробовала неумело креститься. Серафим Эдуардович встал и потянулся к окну со словами:
— Что ж вы все коров-то испугались!
— Ты, дурак, кого здесь коровой обозвал? — спросил скрипучий голос, и в щель просунулся длинный бородавчатый нос.
Тут Колян наконец пришел в себя. Он схватил со стола недопитый стакан чая и швырнул прямо в страшный нос. Попасть он не попал, но нос убрался.