Отец потерял дар речи. Он зашатался и побледнел. Несколько минут мы молча смотрели друг на друга. Наконец чуть не шепотом он промолвил:
— Ах так… Ну тогда мое присутствие здесь бесполезно. Я даром тратил время…
Он все еще не мог прийти в себя.
Затем, подойдя ко мне вплотную и пронизывая меня ненавидящим взглядом, он повысил голос:
— Но знайте, вы, рыцарь панели, что ваша эпопея близка к завершению. Вы обложены со всех сторон. У меня есть друзья в высоком Собрании, и от них мне известно, что с вашей бандой будет покончено в ближайшее время… И будьте вы прокляты…
Он круто повернулся и пошел к выходу. У самых дверей остановился.
— Само собой разумеется, что все наши отношения, в том числе и материальные, на этом кончаются. Не трудитесь писать в Бордо. Отныне вы лишились не только отца, но также матери и брата…
Все это отец проговорил, не глядя на меня. И лишь при последних словах взглянул. В его глазах больше не было ненависти. Я уловил в них что-то почти мягкое, почти просительное.
Секунду он ждал моего ответа. Сердце мое бешено колотилось.
Но я не ответил.
Он вышел. Все было кончено.
* * *
Я рухнул на постель и погрузился в какое-то забытье.
Одно за другим вспыхивали и исчезали видения прошлого. Наш дом в Бордо… Улыбающееся лицо матушки… Ее привычный жест — правая рука, прижатая к груди… Брат Ив… Опять матушка… И что-то еще… И что-то еще…
Не знаю, сколько я пролежал в этом оцепенении.
Когда вернулся рассудок, я вдруг со страшной болью ощутил весь ужас происшедшего, свое неожиданное сиротство, полный разрыв с тем, что было мне всегда так дорого…
Я задыхался от слез…
О, зачем так все получилось? Зачем?.. Ведь я же не хотел этого, не мог хотеть… Почему я не побежал за отцом, не упал перед ним на колени, не вымолил прощения?..
Но, быть может, еще не поздно?..
Ведь это можно сделать и через несколько дней или, скажем, через месяц?..
Утешая сам себя, я, как человек слабый, стал проникаться верой, будто ничего страшного, в сущности, но произошло и все как-то наладится, если не через месяц, то через год…
Я прятался от самого себя: ведь жребий был брошен давно, и сегодня не случилось ничего неожиданного — просто оборвалась тонкая нить, которая должна была оборваться не сегодня, так завтра. И я не поверил бы тогда, что никогда уже больше не увижу своей семьи: как я мог знать, что родители год спустя эмигрируют и погибнут на чужбине, а брат мой Ив, который вернется из Германии после термидора, никогда не пожелает встретиться со мной, считая меня виновным в их смерти?..
* * *
Погруженный в свои переживания и мысли, я не заметил, как прошел день. Вечером прибежал Мейе.