Так прошли февраль, март, начался апрель. Марат занимался самолечением. Только Симонна знала о его беде; ей же он запретил рассказывать кому бы то ни было…
Самолечение не помогало.
Однако вплоть до 2 июня — дня падения Жиронды — Марат продолжал терпеть, собрав всю свою волю.
А потом не выдержал.
Правда, держаться дольше было уже невозможно.
Когда он распахнул передо мной полы своего халата, я обмер. Ничего подобного в своей жизни я не видывал, хотя повидать мне пришлось довольно много.
Вся нижняя часть его тела — живот, бедра, ноги — представляла сплошную рану…
Я тут же поставил диагноз: запущенная экзема.
Потом были консилиумы, совещания светил. Чего только не наговорили эти господа! Один даже утверждал, будто перед ним проказа…
Так мог сказать только невежда — с проказой болезнь Марата не имела ничего общего.
Подобного же взгляда придерживался и доктор Субербиель, опытный терапевт и приятель Марата, которому тот открылся раньше, чем мне. Субербиель считал болезнь Друга народа порождением его подполья. По мнению Субербиеля, это была экзема, вызванная резким и длительным нарушением обмена веществ…
Любую экзему лечить трудно, запущенную — вдвойне!
Когда мы дружными усилиями взялись за дело, с болезнью было уже почти невозможно бороться — она прогрессировала.
По моей просьбе Дешан отпустил меня специально для наблюдения за Маратом. Теперь я проводил на улице Кордельеров почти все время.
* * *
…Симонна вернулась. Она о чем-то громко разговаривала на кухне.
Я заканчивал возню с ванной: добавил серы, определил температуру воды.
В тот момент, когда часы в столовой пробили девять, резко задребезжал дверной звонок.
Это не могли быть Катерина или Этьеннетта: свои так не звонили. Это был кто-то чужой.
Пока я загасил угли, прикрыл ванну простыней и вышел в прихожую, входная дверь уже захлопнулась.
Передо мной стояла Симонна. Вид у нее был несколько встревоженный.
Я поинтересовался, кто это был.
— Какая-то девушка, — медленно, словно погруженная в свои мысли, ответила Симонна.
— Что ей нужно?
— Да спрашивала Марата… Она какая-то странная, Жан.
— Чем же?
— Как тебе сказать… В общем, не похожа на патриотку. Взгляд отчужденный, холодный…
— И ты?
— Я, конечно, не пустила. Она настаивала. Говорила, что у нее очень важное дело…
— У всех у них важные дела.
— Вот я и подумала. Марат ведь плох. А потом, еще так рано… А в общем, она мне не понравилась…
— Плюнь и забудь. Мало ли сюда наведывалось! После твоего «ласкового» приема она больше не явится.
— Надеюсь. Пойдем поможем Марату, слышишь, он опять зовет…
Мы провели больного в ванную комнату, погрузили в теплую воду. На лбу его выступила испарина. Симонна набросила ему на плечи пеньюар. Я прикрепил доску.