— Ваши нгомбо — язычники. И поклоняются демонам.
— Да, — легко согласился старик, — и очень страшным демонам. Очень могущественным. Только…
— Да?..
— Никто из них никогда не будет поклоняться дагору. Если человек с дагором приходит в деревню, наши нгомбо его не изгоняют. Они велят людям покинуть деревню. И уходят сами.
— А что потом бывает с теми, кто носит дагора?
— Рано или поздно, — сказал старик, — они тоже уходят. Дагор уводит их. Он знает одно такое место.
— Какое?
— Никто не знает. Только дагор. Этот, ваш белый; тоже шел туда. Запретное место.
— Их гнездо? — спросил отец Игнасио. — Их дом?
— Никто не знает. Только дагор.
— Откуда они вообще берутся? Как человек принимает в себя дагора?
— А ты не знаешь, белый человек?
— Нет, — покачал головой отец Игнасио.
— И я не знаю. Только тот, кто готов. Тот знает.
Мэри бежала к ним, подобрав полы своего монашеского одеяния.
— Отец Игнасио, — задыхаясь, пролепетала она, — там…
* * *
— Наша трапеза скудна, — сказал отец Ингасио, — но мы рады разделить ее с вами.
— Мы можем прибавить к ней кое-что, святой отец, — сказал новоприбывший. — Томпсон — великолепный охотник.
У него были холодные серые глаза и седые виски. Великолепный экземпляр белой расы, платье и душа застегнуты на все пуговицы, что бы ни случилось.
— Сейчас пост, — сухо сказал отец Игнасио, — впрочем, для странствующих возможны и послабления. А вы ведь странствуете…
— Да, — улыбнулась женщина, — и довольно долго.
Прекрасная женщина, прекрасная пара этому лорду Аттертону, спутница знаменитого путешественника, с виду хрупкая, на деле крепкая и сильная. Отец Игнасио покосился на сестру Мэри. Эта, напротив, выцвела, сжалась и побледнела, точно моллюск в раковине монашеских одежд. Я и забыл, до чего же бедняжка нехороша собой, ведь мне не с кем было ее сравнивать.
Словно отвечая его мыслям, сестра Мэри торопливо поднялась:
— Я отнесу еду туда, в госпиталь?
Он рассеянно кивнул. С тех пор как пришли новые люди, молодой Глан так и не вышел из-за больничных стен. Что ж, его можно понять.
Шея женщины была как стебель цветка над распахнутым воротом рубахи. Отец Игнасио отвел глаза.
Я уже стар, торопливо подумал он, словно мысль о старости могла принести успокоение.
— Мы с Мэри довольствуемся лепешками, — сказал он, — и плодами.
— Здешние фрукты годятся только для черных, — авторитетно сказал Томпсон, — желудок белого человека их не выносит.
Он энергично орудовал ножом и вилкой. У Томпсона были загорелое лицо и ярко-голубые маленькие глаза. Он, должно быть, промышлял слоновой костью, прежде чем податься в проводники, ни с того ни с сего подумал отец Игнасио. Такие всегда блюдут свою выгоду. Должно быть, этот лорд ему очень хорошо заплатил.