— Шлюссель, скажи мне, а что же молодой наследник? Каким коварством погубили его? Он ведь не пил вина, ибо дал обет, собираясь по воззванию Папы Иннокентия в святой поход на Египет.
— Все верно, мой господин, и это самое гнусное предательство. Отравленной булавкой уколола наследника его невеста, когда они двигались в танце. Ведь это было в день святой Селестины. А в этот день полагается пить вино и танцевать, а ночью тайно пойти в церковь. Там по вас читают заупокойную, так, словно вы уже мертвы, и вас отпевают монахи. Так всегда делают. Но на этот раз под своды храма внесли уснувших хозяев замка и их верных слуг. Отпели, будто они уже умерли, и в ту же ночь поспешно предали земле.
— Грустную историю ты рассказал мне, Шлюссель.
— Ваша правда, мой господин. Но есть еще более грустная история, нежели та, что я вам поведал.
— Расскажи мне и ее…
— Это история про вас, мой господин. Ибо вы и есть тот молодой наследник, преданный невестой в день святой Селестины. Грустно, что вы опоздали, мой господин. Никого из негодяев больше нет в живых. Даже кости их истлели и имена забыты. А невеста ваша, Вильгельмина, — она лицемерно оплакивала вас ровно один год. И потом совершила неслыханное святотатство. Ей показалось мало того, что вы умерли такой страшной смертью, умереть которой никому не пожелаешь. Она велела выкопать из могилы ваш гроб и перенести в замок, сюда, и спрятала его в тайной комнате. Вот эта комната, в ней она велела поставить гроб. Мне открыть дверь, мой господин?
— Открой. Но сейчас я не могу войти. Еще не пришло время. Но когда я вернусь — дверь должна быть не заперта.
Очнулся Гюнтер уже в палате, в которой лежали сплошь одни наркоманы.
С тех пор он решил радикально изменить свои взгляды, словно можно изменить судьбу, просто поменяв гардероб. Он стал коммунистом и даже бросил наркотики. Принялся сочинять статьи на тему сумерек западной цивилизации и грядущего расцвета интернационала во главе с молодыми неокоммунистами. В этом новом коммунистическом течении причудливо мешались идеи Каутского и Ницше. Неокоммунисты полагали себя заратустрами, несущими в гибнущий мир зерно новой цивилизации.
Но после череды страшных землетрясений, когда Великобритания ушла на дно океана, Франция уменьшилась на четверть, а Бельгия и Нидерланды прекратили существование совершенно, Гюнтера стали одолевать прежние настроения.
Он все больше думал о замке. Ему страшно хотелось посетить его, удостовериться — правильно ли он все вспомнил и увидел в своих наркотических путешествиях. Время на дворе стояло такое, что многие не желали верить действительности и благоприятным пророчествам, ничему — они боялись дня и доверяли ночи.