Но два эти вида прозрения не гармонируют друг с другом. В них нет ничего схожего.
Ни разу, предаваясь физическому действию, не испытал я пугающе холодного удовлетворения, которое приносят интеллектуальные искания. Ни разу, увлеченный работой разума, не ощутил я жаркого дыхания, самозабвенной черноты телесного бытия.
И все же точка соприкосновения наверняка существовала. Вот только где?
Обязательно есть зона, где движение, достигнув апогея, становится неподвижностью, а статичность превращается в движение.
Стоит мне начать бешено размахивать руками, и я тут же потеряю частицу своей интеллектуальной крови. Стоит мне хоть на миг задуматься перед нанесением удара, и он не поразит цели.
Я был уверен, что где-то обретается принцип более высокого порядка, примиряющий эти полюса и сводящий их воедино.
Имя ему — смерть, в этом я не сомневался.
Но я привык воспринимать смерть слишком мистически. Я забыл о самой простой, физической ее стороне.
А ведь Земля плотно окутана смертью. Высшие слои атмосферы, где уже нет воздуха, взирают сверху на нас, ползающих по поверхности и привязанных к ней физиологическими условиями нашего собственного бытия. Там, наверху, властвует чистая, беспримесная смерть, но человека она поражает крайне редко, ибо та же физиология не пускает его подняться ей навстречу. Если бы мы могли взлететь туда без защитных приспособлений, то моментально бы погибли. Для того чтобы выжить, войдя в соприкосновение с космосом, человеку нужна особая личина — кислородная маска.
Дух и разум привыкли парить в этих безвоздушных высях, но взять с собой тело мы не можем — оно там не выдержит. Полеты одного духа совершенно безопасны, им не дано заглянуть в лик смерти. И всякий раз дух, разочарованный и неудовлетворенный, вынужден возвращаться в свое телесное жилище. Странствия души не способны привести к заветному единству. Духу и плоти необходимо отправляться в полет вместе — иного пути нет.
Когда я пришел к этому выводу, я еще не знал о существовании змеи.
Зато мой разум был отлично знаком с небесными вершинами. Мой дух взлетал выше любой птицы, не страшась кислородного голодания. Он вообще не испытывал потребности в кислороде. Ох уж этот дух! Как смеялся он над жалким кузнечиком тела, способным только на низенькие скачки и никогда — на взлет! Помню, как забавляло меня это жалкое копошение в траве.
Но кое-чему, оказывается, можно научиться и у кузнечика. Со временем я стал жалеть, что не беру тело в свои полеты, оставляя его на земле, в тяжелой клетке мышц.
И вот однажды я захватил тело с собой; мы оказались в барокамере для предполетных испытаний. Пятнадцать минут я проходил денитрификацию, то есть вдыхал стопроцентный кислород. Тело с изумлением обнаружило, что помещено в ту же среду, куда каждую ночь погружается дух: неподвижность, прикованность к креслу, необходимость решать непосильную задачу.