— Но… уж не пришло ли тебе в голову, чтобы я прыгнул с места на колокольню святого Иакова?
— Нет… Но прыгать придется… и притом футов на четырнадцать.
— Бьюсь об заклад — в высоту и перпендикулярно? Но, дорогой мой, с тех пор как свет стоит, на четырнадцать футов еще никто не прыгал!
— Возможно… но в этом-то все и дело… к тому же будет трамплин.
— Ну вот ты какой! Не дашь хоть чуточку пожить спокойно!
— Послушай, Нелло… это дело не спешное, — не к завтрему. Стоит только захотеть… Помнишь, как отец говорил, что со временем ты будешь прыгать…
— Но после этого-то хоть будет ли конец? Угомонимся ли мы на этом всерьез? Перестанет ли твоя башка выдумывать, что ни день, новые мучения?
— Как по-твоему, братишка, сейчас мы на сколько можем прыгнуть?
— Футов на девять-десять… да и то вопрос!
— Ну, придется подбавить четыре фута.
— Не скажешь ли, по крайней мере, — что именно собираешься ты выкинуть?
— Я тебе скажу… когда ты перейдешь за тринадцать футов, так как если ты этого не достигнешь, то трюк будет невыполним, и следовательно… К тому же, если я тебе сейчас все расскажу, оно покажется тебе слишком трудным, — а я тебя знаю: ты станешь сомневаться в успехе.
— Благодарю покорно! Одного прыжка с тебя мало, к нему еще будет подливка, — бьюсь об заклад, — чудеса эквилибристики и какая-нибудь умопомрачительная игра на скрипке… и прочая чертовщина, — а может быть, и такое, что шею сломишь.
Но, заметив, что Джанни хмурится, Нелло сразу оборвал свою тираду, сказав:
— Глупыш, я сделаю все, что ты захочешь; ведь сам знаешь, не правда ли? Но дай мне, по крайней мере, немного похныкать… это меня подбадривает.
Неделю спустя потолок сарая был разобран. На полу стоял трамплин высотой в два метра двадцать сантиметров. Почти вплотную к нему, в утрамбованную землю было вбито два пятнадцатифутовых столба, на которых лежала передвижная доска, напоминающая оранжерейные полки; благодаря зубцам доску можно было опускать и поднимать на любую высоту. А чтобы ослабить силу падения, под доскою было разложено несколько охапок сена.
Рано утром Джанни будил брата, и они отправлялись упражняться, причем доска, на которую они прыгали, первое время ежедневно перемещалась на несколько дюймов выше.
По вечерам они чувствовали себя разбитыми от усталости, ощущали боль в животе, в груди, в спине, и цирковой врач объяснил Нелло, что это вызвано переутомлением грудо-лобковых и спинно-акромиальных мускулов. А Нелло называл Джанни невозможным братом и дразнил его, полушутя, полужалобно, грудо-лобковым и спинно-акромиальным, — однако изо всех сил старался добиться прыжка, необходимого для исполнения трюка.