Сойдя вниз, Фостен знаком приказала кучеру ехать за ней следом, а сама побрела по темной набережной неверной и шаткой походкой женщины, которая решила ночью броситься в Сену. Редкие прохожие оглядывались, провожая ее взглядом. И под каждым газовым фонарем она протягивала к мерцающему свету свой загадочный клочок бумаги, всякий раз надеясь вырвать у него тайну.
— Да я и вправду сошла с ума!.. Ведь так легко узнать то, что мне нужно! — внезапно вскричала она и села в свою карету, помчавшую ее домой.
Дома Фостен села за письменный столик, написала какое-то письмо, разделась без помощи горничной, но, вместо того чтобы лечь в постель, принялась раздетая ходить взад и вперед по своей спальне и ходила долго, очень долго, не замечая времени.
Ночью Фостен приснилась статья, которую она прочитала: охота на тигра, устроенная вице-королем Индии, — охота, в которой оказался один раненый, и у этого раненого все время менялось лицо: то это было лицо Уильяма Рейна, то лицо незнакомого мужчины.
Утром, затопив у своей госпожи камин, Генего наклонилась над каминной доской и шепотом начала разбирать по складам: «Господину… господину… первому секретарю английского посольства».
— Это письмо надо отнести, сударыня? — уже громко спросила она.
Фостен приподнялась на постели и, охватив ладонями голые локти, с минуту молчала, а потом ответила Генего:
— Брось в огонь и письмо, и клочок газеты, что лежит с ним рядом.
Затем она снова откинулась на подушку и проговорила, точно обращаясь к стене:
— Нет, нет, я не хочу уверенности, какой бы она ни оказалась… я боюсь ее… лучше уж жить в неведении… и не терять возможности надеяться.
Однако с этого дня Фостен, хоть и не желая ничего знать, представляла себе Уильяма не иначе как в романтическом ореоле героев Жозефа Мери[124], а белую кожу англичанина видела разодранной лапой свирепого тигра.
— Повторим большую любовную сцену второго акта, — сказал директор в конце третьей репетиции.
Актриса.
Режиссер. Хорошо… очень хорошо… но все-таки не повторить ли нам еще раз?.. Понимаете… при виде Ипполита вас охватывает страх, но в то же время… в то же время вас влечет к нему какая-то высшая сила… Эту сцену, как мне кажется, надо начать с большей глубиной чувства.
Актриса.
Вот он!.. Вся кровь на миг остановилась в жилах!
И к сердцу хлынула. Припомнить я не в силах
Ни слова из того, что я должна сказать.
. . . . . . . . . . .
Ты покидаешь нас? Не сетуй на докуку,
Но я к твоим скорбям свою прибавлю муку:
За сына я боюсь.
Режиссер. Вот, вот… та самая нотка женского лицемерия, которое и есть в этих строках.