— Ах, да, правда… как будто пахнет сандаловым деревом.
— Ну, наконец-то!.. Под гвоздикой есть кое-что для вас, возьмите.
Нежно, едва прикасаясь кончиками пальцев, лорд Эннендейл вынул из корсажа Жюльетты какое-то письмо и развернул его. Актриса, став вдруг серьезной, сказала:
— Это копия письма, которое я послала сегодня утром директору Французской Комедии… Сейчас, должно быть, оно уже напечатано в вечерних газетах.
— Как! Вы это сделали, моя Жюльетта!.. Вы сделали это ради меня! — вскричал лорд Эннендейл, пробежав письмо.
— Кажется, что так! — ответила Фостен с шаловливой интонацией.
— Вы вышли из труппы… вы уходите из театра… вы бросаете эту жизнь, полную триумфа!.. Но это нелепо!.. Хорошо ли вы обдумали этот шаг?
— Нет… рассудку нет места, когда говорит сердце.
— Да, да… это порыв, необдуманный поступок, за который я люблю вас еще сильнее, но все же…
— Быть может, и порыв, но я не переменю своего решения.
— Ах, Жюльетта, я боюсь, поймите меня, боюсь, что у вас не хватит до конца мужества для этой жертвы… что может наступить день, когда вы раскаетесь в ней.
— Никогда нельзя знать наперед, что будет… Но если до того, как наступит этот день, а он, конечно, наступит не завтра… если до этого дня я буду чувствовать, что вы счастливы, совершенно счастливы… эгоистически счастливы, счастливы так, как хотят быть счастливы… мужчины… — тут она вздохнула, с улыбкой в глазах и с грустью в голосе, — тогда это ваше счастье окупит в моих глазах почти все мои будущие сожаления..
Наступило молчание, потом мужчина встал и серьезным, проникновенным тоном сказал женщине:
— Жюльетта… значит… вы согласны стать моей женой.
— Вашей женой, Уильям! — прошептала Фостен, на минуту приподнявшись в кресле и снова откинувшись назад с полузакрытыми глазами, с полураскрытыми, как для поцелуя, губами, с тем мягким и счастливым выражением лица, какое бывает у женщин, когда они видят прекрасный сон.
— Вы согласны, да? — повторил лорд Эннендейл.
— Нет, друг мой, — ответила она, помедлив одно мгновенье.
— Но почему же?
— Почему?.. Потому что это невозможно.
— Но если я непременно этого хочу, сударыня.
Фостен, вдруг как-то обессилев, ничего не отвечала; только руки ее судорожно сжались, словно от физической боли.
— Я на коленях прошу вас об этом, — сказал возлюбленный Жюльетты, осыпая поцелуями ее руки.
— Умоляю, пожалейте меня, не вынуждайте меня говорить. Есть вещи, которых я не хочу, не могу касаться… Если бы моим любовником был только Бланшерон!..
— Ничто не имеет для меня значения, ничто! — пылко вскричал лорд Эннендейл.