А тут еще вдобавок как снег на голову свлился Майлз Каверли и не стал терять времени для соблазнения бедной Эбби! Его, конечно, отчасти жаль, но ведь насчет его подмоченной репутации просто и говорить нечего, разве отец вышлет сына в Индию без веских оснований? И если он вздумал, что сможет бросить тень и на беспорочную честь Эбби, то он глубоко заблуждается, и Селина первая ему это объяснит! Кто бы мог подумать, что благоразумная Эбби, отвергнув предложения стольких респектабельных кавалеров, кандидатуры которых были одобрены еще покойным папочкой, польстится на авансы такого сомнительного господина, как Майлз Каверли, которому даже нечем отрекомендоваться перед такой благородной девушкой, как она! Он вовсе не был красавцем; в нем не было ничего от благовоспитанности Стэси; его манеры представлялись Селине чем-то средним между замашками каннибала и решительностью дикого слона; да и в одежде он, прямо сказать, не придерживался правил элегантности. Он не только имел наглость явиться на утренний визит в ботфортах, но и вообще на нем вечно болтался сюртук, галстук был завязан неправильно, а общий вид был таков, словно он одевался с сильного похмелья. Странно даже, как Эбби, всегда такая элегантная и аккуратная, могла обратить внимание на этакого неряху!
Эбби, зная, что Селина подслеживает за нею, старалась держаться внешне весело и спокойно, ничем не показывая сумятицу в своей душе. Недостатки Майлза Каверли были столь же очевидны для нее, как и для сестры; и точно так же она недоумевала, как это после стольких лет свободной незамужней жизни вдруг влюбилась в грубоватого неряху, который совершенно ей не подходит ни по каким соображениям. Майлз так разительно отличался от тех гладеньких джентльменов, которые окружали Эбби все эти годы и с которыми Эбби так нравилось немножко флиртовать. Конечно, его улыбка привлекательна, но разве способна одна только улыбка увлечь девушку под тридцать лет и внушить ей мысль, что она наконец встретила свой идеал?
В поисках разумного объяснения Эбби пришла к выводу, что дело было не столько в его улыбке, сколько в его способности ее понять. Она с самого начала их знакомства почувствовала некую связь между ними, узелок, который завязался накрепко и теперь может быть только разрублен… И никакие его цинические замечания, ни его грубые шутки, ни пренебрежительное отношение ко всему на свете, ни презрение к морали и приличиям не могли ослабить этот узелок. Он мог приводить ее в бешенство, мог шокировать, мог обидеть, но все равно она чувствовала странное родство с этим человеком.