Завершим наш краткий экскурс в историю отрывком из дневника одной молодой путешественницы. Она, как и все, кто посещает Рим, побывала в катакомбах. Вот что она пишет:
«Я видела катакомбы; впечатление, которое они произвели на меня, так живо и глубоко, что не может сравниться ни с каким другим ощущением, испытанным мною прежде при осмотре памятников, храмов и развалин древнего и нового Рима. Неясно представляла я себе, какое чувство буду испытывать, посещая эти места, и, признаюсь, не слишком много об этом думала. Войдя в темные пещеры, я внезапно почувствовала, что сердце мое преисполнилось благоговения столь глубокого, что я не могла вымолвить ни единого слова. Я была растрогана и стояла около алтаря, на котором совершалась обедня во время гонения. Я смотрела на этот же самый камень, на который смотрели прежде меня люди, умевшие молиться так, как мы уже не умеем. Я бы хотела остаться на этом месте и пасть на колени, но принуждена была следовать за шедшими впереди. Войдя в узкие извивы коридора, я почувствовала еще более сильное волнение, взирая на ряды могил, которые напомнили мне, что выстрадали здесь люди, ожидавшие минуты, когда их похоронят рядом с этими замученными их братьями. Я воображала себе скорбь, мучения, тоску тех, которые ожидали ежеминутно смерти, свидетельствуя тем, что они христиане и что их поддерживали вера, надежда и любовь посреди ужасов жизни. Я стыдилась, что не сумела позавидовать тем, которые жили в этих мрачных подземельях, на себя самое обратились мои мысли, и я смутилась. И я христианка, как те, которые, молодые и слабые, как я, просили у Бога только милости умереть во имя Его! Мы вышли из катакомб по той же самой лестнице, по которой ходили христиане первых веков, когда шли на смерть. Я хотела поцеловать эти ступени, выплакать все мое сердце. Я думала т молодых девушках, которые шли на мученическую смерть по этим самым ступеням, и умилялась при мысли, что они видят мое сердце и слышат мою молитву. Я чувствовала себя недостойной поставить ногу туда, куда ставили они свои ноги и, однако, шла с чувством неизъяснимой сладости по тем же самым ступеням, по которым шли они, полные спокойствия и счастья, на верную смерть. Тысячи мыслей и чувств волновали меня, и я испытывала восторг, до тех пор мне незнакомый, благодарила Бога за испытываемые мною чувства и просила Его подать мне волю и силу любить Его все дни моей жизни».
В конце октября Панкратий шел по узким и извилистым улицам квартала, называемого Субурра. Он плохо знал эти улицы и с трудом нашел нужный ему дом. На его стук вышел Диоген, имя которого мы уже не раз упоминали в нашем повествовании. Это был высокий мужчина, с седыми длинными волосами, кольцами завивавшимися вокруг широкой и большой головы. Выражение его лица было спокойно и печально. Он жил со своими двумя молодыми сыновьями; старший, Май, занимался вырезанием надгробных надписей на камне и мраморе; Север — чертил углем рисунок, изображавший Иону в чреве кита и воскрешение Лазаря. Диоген был начальником большой общины могильщиков. После первых приветствий Панкратий, взглянув на надпись, довольно топорно и не без ошибок выбитую на камне, спросил: