В далёкие двухтысячные был у Владимира, тогда еще студента НГУ, приятель Петя, который тоже вступил в группу «выживальщиков». Все, чем они занимались, было окутано завесой тайны: звонки среди ночи, внезапные отъезды, секретные сборища. В какой-то момент родителям товарища это надоело, поскольку деньги улетали как в черную дыру: на них приобреталось туристское снаряжение, хотя Петя никогда не ходил в походы. Из дома исчезали продукты, которые пополняли запасы и тайники в пригородных лесополосах. Потерпев месяц-другой, предки посадили сына под домашний арест, а потом и вовсе отправили лечиться под строгим надзором врачей. Но в 2010 году он скрылся от опеки родных, набрал долгов и бежал через Белоруссию в Германию, где следы его затерялись. Больше Владимир о Пете не слышал. Видимо, в благополучной Европе его друг продолжил «выживать» на пособие по безработице.
Из-за таких альтернативно одаренных личностей большинство и считало выживальщиков как минимум фантазерами. А на самом деле, они составляли ничтожный процент, в основном же сурвайверы были адекватнее среднего человека, который не планирует жизнь дальше, чем на месяц.
Интересы сурвайверов не ограничивались тем, что будет «после». Будучи людьми с хорошими мозгами и незамыленным взглядом на жизнь, они имели четкую политическую позицию «до». Они стояли за сильную власть в той или иной форме. В Америке это означало право-консервативные взгляды, в России — сталинизм, реже — чистый национализм или монархизм, а иногда и то, и другое одновременно. Кого было не найти среди сурвайверов, так это поклонников Сахарова, Солженицына и Human Rights Watch.
Если формулу сурвайверства принять как пессимизм, помноженный на индивидуализм, становится понятно, почему нигде не было столько сурвайверов, как в Америке. В России явление могло зародиться только в лихие девяностые, а обрести силу в конце первой декады двадцать первого века, когда бурный поток нефтедолларов превратился в тонкий ручеек и впереди замаячил призрак Величайшей Депрессии. Впрочем, отдельные личности прозрели раньше.
Ясно, что в СССР, где пораженческие настроения не приветствовались, никакого «выживательства» быть не могло. Да и чувство общности — от подъезда до всего народа — мешало появлению этой идеи.
Но русский и западный сурвивализм были похожи несмотря на мелкие отличия. Оба росли из одного корня — чувства беспомощности перед маячащей на горизонте катастрофой. Русский сурвайвер-сталинист и американский сурвайвер-консерватор, оказавшись за одним столом, обнаружили бы, что их позиции совпадают по девяти из десяти вопросов.