Толпа единодушно произнесла всего два слова:
– Повесить ее!
Унизанные украшениями руки снова взметнулись вверх, требуя молчания.
– Нет, народ мой. Петля не годится. Ибо разве не сказано в книге пророка Амоса, главе девятой, стихе десятом: «От меча умрут все грешники из народа Моего»? Разве не рассказывают, что именно так погибла Анна, королева Английская, мученица Реформации?
Жану показалось, будто его ударили. Он ахнул. Ему показалось, что рука у его спины сжалась в кулак.
Толпа взревела. Их царь снова поднял руки, возвысил голос и вскричал:
– Я, Ян Мюнстерский, буду к моей царице так же великодушен, как мой царственный брат Генрих Английский. Да свершится суд Божий быстро и милосердно.
Он шагнул в сторону, уступая место человеку в маске палача. У него в руках был меч – почти такой же, какой держал один из нищих, захвативших Жана. Плачущую женщину подняли на колени. Жан заметил, что палач обладает немалым опытом, поскольку прибег к старинному приему: ткнул одним углом тупого клинка в основание шеи своей жертвы. От внезапной боли голова дернулась вверх – и в следующую секунду была отрублена, скатившись к ногам бывшего супруга несчастной.
И тут Царь-Бог сделал нечто необычайное. Он поднял голову, крепко поцеловал в губы, а потом широко размахнулся и швырнул ее в толпу, обезумевшую от восторга. А потом «Давид» приблизился к обезглавленному телу, обмякшему в луже крови, и начал на нем подпрыгивать.
За свою жизнь солдата Жану Ромбо приходилось быть свидетелем всякого варварства. Кое в чем он участвовал и сам. Но в эту минуту он отвернулся. Отвернулся и закрыл глаза, ища в своей душе что-то такое, что могло бы прогнать увиденное. И в это самое мгновение он понял, что его карьера палача закончена.
Нищий в болячках радостно кричал вместе со всеми.
– Кто… кто была эта несчастная? – выспрашивал Фуггер.
Тот хрипло захохотал:
– Несчастная? Это была одна из цариц, вторая жена царя Яна. Говорят, слишком сварливая. Эй, кидайте голову сюда!
– Фуггер, – прошептал Жан, воспользовавшись тем, что напор толпы придвинул их друг к другу, – даже под твоей виселицей было больше здравого смысла.
Фуггер открыто плакал:
– Где-то здесь мои родные! Мы должны их спасти!
Звуки труб снова утихомирили толпу. Истоптанное тело унесли, скорее всего чтобы украсить им какую-нибудь стену в назидание другим. Руки в браслетах взметнулись над толпой, и Ян Бокельзон, царь Мюнстера, чуть охрипшим голосом воззвал:
– И теперь, дети мои, у вашего отца осталось всего три жены. Но написано, что число прислужниц Давидовых должно составлять четыре. Кто займет место этой Иезавели, чтобы сочетаться со мной завтра вечером? Кто желает для себя этой высочайшей чести?