– Нет.
Предложение было неожиданным, щедрым, но от этого не менее страшным для Карины, чем она боялась.
– Вы не поняли, это не предложение. Это – приказ, так что собирайтесь.
– Нет, я не могу…
– Так, я граф или не граф? Я хозяин этих мест или хрен с горы? Мое слово уже что, ничего не значит? – спьяну Корбин моментально пошел вразнос и стремительно начал заводиться. – Обидеться, что ли?
– Не надо! – тут же откликнулся Прим.
– Хорошо, не буду, – покладисто согласился Корбин. Он вообще сегодня был покладистым – наверное, потому, что его еще не покинуло чувство неловкости. – Ладно, мадам, собирайтесь.
– Я действительно не могу. Альберт не переживет этой поездки. Пожалуйста, оставьте нас в покое – ему и так немного осталось.
– Альберт – это у нас кто?
– Это мой сын.
– Ясно. Ничего, переживет. Собирайтесь, давайте, не надо меня злить.
– Мама, это бесполезно. Все, что ты скажешь о причинах своего отказа, их не интересует, – раздался внезапно от двери детский голос. – Попробуй предложить им что-либо другое.
Голос был детский, но фраза могла принадлежать, скорее, взрослому, кое-что повидавшему в жизни человеку. Корбин медленно повернул голову. Возле дверей стояло кресло на высоких колесах, из тех, в которых обычно возят паралитиков, а в кресле сидел мальчишка. Обычный такой мальчишка, рыжий, только хилый очень.
– Альберт, иди в свою комнату…
– Нет, мадам, лучше пусть он остается, – Корбин встал, подошел к пацану, внимательно посмотрел на него. – Прим, глянь – с ним и вправду что-то не так, или придуривается?
Прим подошел, посмотрел… Для непосвященного это был просто взгляд, но Корбин-то знал, что сейчас Прим внимательно сканирует ребенка, буквально видит его насквозь. Наконец Прим повернулся к Корбину, посмотрел на него устало:
– Травма. Родовая, скорее всего. Поврежден позвоночник и… Впрочем, тебе это неинтересно. Общее состояние крайне плохое. Его мать права – эту зиму ему не пережить, в лучшем случае ему осталось два-три месяца. Если бы вовремя показали хорошему целителю – проблем бы не было, но сейчас…
– У нас не было денег, – в голосе леди Карины ощущалась застарелая боль. – Да и брата боялись – это ведь он…
– Что он? – Корбин внимательно посмотрел на женщину.
– Он меня ударил. Я была беременна, и…
– Сволочь. Что женщин бить нельзя он, конечно, был не в курсе. Хотя, зная его, это и неудивительно, – в обычно бесстрастном голосе Корбина звучали задумчивые нотки. – И что мне с вами теперь делать?
Прим внезапно резко отстранил Корбина, склонился над ребенком. Мальчишка вдруг дернулся и обмяк, а тело его выгнулось дугой. Мать бросилась к нему, но Корбин перехватил ее и держал так минуты две или три, пока Прим не распрямился, устало отдуваясь.