Кстати говоря, мне не кажется, что репортерам (прежде всего московским, у которых глаза разбегаются между пятью клубами) следует посещать все матчи подряд. Может исказиться вкус к хорошей игре, возникнет привычка входить в положение неказисто играющих, к серости, будничности, а там незаметно проскользнет на газетный, лист похвала тем, кто еле-еле дотягивается до отметки среднего уровня. Без взыскательности ничего дельного не напишешь, пользы футболу не принесешь.
Тренер Маслов однажды горячо (он обо всем говорил горячо) заявил мне:
– Слушайте, почему когда я в вашем журнальчике читаю переводные статейки, то вижу занятные словечки, прозвища, характеристики, ловко они цепляют. А наши ребята мало себе позволяют, все простенько, постно. Не умеют, что ли? Боятся? Футбол надо поярче обертывать!
Не помню, то ли разговор тогда шел наспех, то ли мы перескочили на другое, но я ему не успел ответить. А полагалось бы сказать вот что. Верно, у иностранных репортеров в большой цене острое словцо, задиристая реплика, в этом они стараются переплюнуть один другого, готовые и на бестактность. Если исключить солидных обозревателей, пишущих глубоко и проницательно, остальные процветают за счет бойкости пера и безнаказанности. Наша футбольная пресса по части анализа игры и всего, что с ней связано, может дать таким острословам сто очков вперед.
Вскоре после того нашего разговора были напечатаны в журнале «Знамя» отрывки из моей книги «Наедине с футболом» с очерком о Маслове. И вдруг его телефонный звонок:
– Как же так, не пойму, говорят, что вы обо мне что-то ужасное написали, неловко читать! Может ли это быть?…
– Говорят?
– Я еще не читал. Но сыщу, прочитаю.
Распрощались мы холодно. Я испытывал к этому человеку большое уважение, можно сказать, что мы были дружны, и вот нависла тень. А ведь и одно неосторожное слово разлучает людей. Дома я перечитал очерк.
«Грубо-здоровенный, с мощным животом, с шеей борца, с венчиком седых волос на рано облысевшей круглой голове, с подвижными черными бровями, он ни дать ни взять монах-греховодник из «Декамерона». От него веет энергией, он напорист, горласт, резко осаживает собеседника, соленое словцо для него не ругань, а то, чем он восполняет пробелы в своем словарном запасе».
Скорее всего, это место и привело в ужас тех, кто нажаловался на меня Маслову.
Он не звонил долго, и я начал подумывать, что нашим добрым отношениям пришел конец. И вдруг звонок. Он повел разговор о каком-то матче. А я не вникаю, мне одно важно: «Прочитал ли он «Знамя»?» Наконец я пробился со своим вопросом. Маслов помолчал и сказал со смущением, которое ему не было свойственно: