София тоже смотрела на него, и ее сердце билось так, словно готово было выскочить из груди.
На него нельзя было не засмотреться. Он был гладко выбрит, в результате чего стали видны четкие линии скул и квадратный подбородок, что заставило ее заново оценить его мужественную красоту. Он также укоротил волосы. Копна черных шелковистых волос, которые она пропускала сквозь пальцы в ночь, проведенную в его постели, была аккуратно причесана. Она обвела его восхищенным взглядом.
Его руки были затянуты в белоснежные перчатки. Одной рукой он прижимал к себе кавалерийский шлем, украшенный плюмажем. Шелковый кушак опоясывал талию. Здесь же находился парадный палаш. Это было легкое оружие, предназначенное для джентльменов, не то что сабля с пятнами крови, на рукояти которой он в своем жестоком прошлом делал зарубки, ведя счет убитым врагам. Его кремовые бриджи исчезали в голенищах блестящих черных сапог, доходящих до колена, и его четкие шаги по мраморному полу казались все громче по мере его приближения.
Разглядев выражение его лица, София поняла, что он ее узнал. Конечно, узнал, еще бы! И она отлично понимала, что придется дать ему кое-какие объяснения. Он остановился перед ней.
— Ваше высочество, — произнес лорд-гофмейстер, — это майор Гейбриел Найт, только что вернувшийся из Индии.
София выдержала его потрясенный взгляд, а все придворные ждали, когда он отвесит ей надлежащий поклон.
А этот безупречный кавалерийский офицер просто сердито смотрел на нее.
Она попробовала было улыбнуться покаянной улыбкой, но он лишь прищурил сапфировые глаза и покачал головой, явно не желая прощать.
Лорд-гофмейстер многозначительно откашлялся.
Гейбриел смерил старика испепеляющим взглядом и приветствовал ее высочество весьма небрежным поклоном.
Удовлетворенная, она поднялась с трона и, спустившись на шаг с возвышения, милостиво протянула ему руку для поцелуя.
— Спасибо, что вы пришли, майор.
Весь двор наблюдал, как он нахмурился, глядя на протянутую руку. Она ждала, приподняв брови. Наконец он принял руку, но, судя по всему, великая милость, которую это символизировало, не произвела на него особого впечатления. Однако в тот момент, когда его пальцы сомкнулись на ее пальцах, София испытала радостное возбуждение.
Гейбриел, кажется, тоже почувствовал нечто подобное. Потрясенные, они взглянули друг на друга затаив дыхание. Жгучее воспоминание об их тайной ночи, проведенной вместе, казалось, заряжало воздух электричеством, как перед грозой.
София боялась, что покраснеет на глазах у всех придворных. Ее тянуло к нему так же сильно, как прежде.