– Может, всё-таки доктора? – снова спросила Драма Ивановна. – По-моему, молодой человек серьёзно болен.
– Он обыкновенный убийца, а не больной, – отрезал Севка. – Ведь рассчитал же он, что вину можно свалить на моего папаню! Тырил у своих жертв спиртное и подсовывал на могилы, зная, что сторож-алкоголик не удержится и обязательно заберёт бутылки. А зачем он соврал мне, что в «Соколике» нет видеонаблюдения? Наверняка ведь следствие проверило записи, а там – мой папаня, который действительно заходил в «Соколик», чтобы сообщить дачникам, что свалку скоро ликвидируют. На Лунёва никто и внимания не обратил! Опера даже сторожку его не проверили, где он на портретах звёзд вымещал свою злобу и зависть. Все жертвы в «Соколике» безбоязненно открывали ему двери своих домов в любое время суток, ведь он же сторож и его все знали. Вот такая история, – закончил Севка.
– Это что же, Лунёв специально сторожем в «Соколик» устроился, чтобы всех более-менее известных людей прирезать? – удивилась Шуба.
– Получается, да, – кивнул Фокин. – Драма Ивановна правильно сказала, у нас только один старый дачный посёлок, и у большинства жителей города дачи находятся именно там. У Лунёва руки коротки, чтобы добраться до настоящих звёзд, вот он и начал убивать тех, кто засветился на телевидении. Помните плакаты в сторожке? Мысленно он убивал всех знаменитостей, а в действительности только тех, кто имел дачи в «Соколике».
– Да я бы до всех добрался! – закричал Светозар, истерично дёрнувшись в своих путах. – Что, думаешь, я Джонни Деппу глотку бы не перерезал?! Или Пугачёву бы не убил?!
– Зависть – самое страшное заболевание человечества, – вздохнул Фокин.
– Лаврухин, вызывай опергруппу. Судебно-психиатрическая экспертиза разберётся, что это за болезнь такая, когда всех известных людей убить хочется.
Вася достал мобильный и лениво набрал коллег.
– Это Лаврухин. Я маньяка поймал, – меланхолично сообщил он в трубку и неожиданно заорал, как полководец, посылающий в бой своё войско: – Опергруппа! На выезд!!!
Лунёв вдруг с силой стукнулся лбом об стол, и ещё, и ещё, разбивая раненую голову в кровь.
– Держите его! – закричала Шуба. – Он пытается покончить с собой!
– Пусть, – отвернулся от Светозара Севка. – Я б его сам, без суда и следствия…
Он забрал у Шурки сигарету и вышел из кабинета, шибанув дверью.
* * *
Папаню освободили через неделю.
После попытки самоубийства ему грозила психушка, но всплыли обстоятельства, которые не позволили Генриху Генриховичу каждый день праздновать день десантника.
Лечащий врач Фокина-страшего обратил внимание на синяки и кровоподтёки на руках у папани. На все вопросы врача папаня твердил «трупные пятна», но сокамерник Генриха – старый рецидивист Свин, – вдруг признался, что хотел повесить алкаша на его же штанах, потому что тот всё время говорил о политике.