Калитка открылась автоматически, и Севка направился к двухэтажному дому с колоннами и резными балкончиками.
– Ну, ты подставил меня, Фок! – трусцой побежал сзади Лаврухин. – Ну, подставил!
Милавина встретила их на крыльце. Чёрная повязка на платиновых волосах, уложенных в узел, и чёрный брючный костюм, наверное, должны были сделать её образ траурным и скорбящим, но сделали изысканным и соблазнительным.
– Я вас ждала, – улыбнулась Мила. – Знала, что захотите осмотреть дом. Проходите, только… – Она уставилась фиалковыми глазами на Васю, давая понять, что удивлена присутствием милиционера в своём доме.
– Это Лаврухин, – чувствуя, что не хватает воздуха в её присутствии, представил Васю Севка. – В этом деле без его помощи не обойтись, поэтому будьте с ним откровенны.
Мила кивнула, зашла в дом и, цокая каблуками, стремительно пошла по просторному холлу, жестом приглашая следовать за собой.
Просторная гостиная поразила Фокина простотой и почти полным отсутствием мебели. Здесь царила атмосфера музейного благородства, тишины и покоя. Белые стены, увешанные картинами, камин, тумбочка и диван с золотыми гнутыми ножками, знакомый Севке по фотографии – больше никаких излишеств. Десять рам зияли пустыми глазницами, ровно десять – Севка посчитал, пройдя вдоль стены. Остальные картины поражали богатством красок и налётом вековой старины. Севке очень понравилась голая натурщица с яблоком, но куда ей было до Милы Милавиной с её платиной волос, глубиной тёмно-синих глаз и трауром, который, как благородная рама, подчёркивал её тихую, словно заводь, красоту.
– Полотна ножом вырезаны, – диагностировал Вася, словно ищейка, идя вдоль пустых рам. – Украденные картины были застрахованы?
– Нет, – покраснела Милавина. – Дядя был человек старый, капризный и, если честно, жадный. Он не верил в страховку и не хотел на неё тратиться.
– Как преступники проникли в дом? Взломали дверь?
– Нет. Следователь сказал, что, скорее всего, они залезли через каминную трубу…
– У дяди, кроме вас, есть наследники?
– Нет. Я единственная наследница Роберта Альбертовича.
– Когда вы приехали в наш город?
– Три дня назад.
– Зачем?
– Я работаю сейчас над новой серией фотографий, тема которых – мой родной город.
– Где вы были, когда дядю убили?
– В гостинице! Я уже говорила, дядя был угрюмым и необщительным человеком. Он не переносил посторонних людей в своём доме, и я никогда у него не останавливалась.
– Ясно, – кивнул Лаврухин, подходя к тумбочке, на которой стоял телефон. – А это что? – Он достал из аппарата маленькую кассету.