– Кто это? – ляпнул Севка, выпивая то ли пятый, то ли шестой бокал вина.
– Ну, знаешь! – вскочила Мила. Она хотела выскочить из зала, но Севка, преградил ей дорогу, упал на колени и зашептал:
– Люблю тебя… очень люблю… как только родился, начал дышать и сосать… мать, с тех пор люблю… – Он схватил её за чёрные брюки, прижался лицом к коленям и начал целовать чёрный шёлк.
Милавина позволила ему всё сделать и всё это сказать.
– Так ты возьмёшь под наблюдение Громова? – уточнила она. – Он явно угрожал моему дяде! Он наверняка связан с бандой!
– Возьму, – прошептал Фокин, – возьму, если ты мне дашь… дашь? Ты мне дашь шанс?!
– Дам, – засмеялась Милавина. – Позвони мне, когда что-нибудь станет известно! – сказала она и, поцеловав его в щёку, выпорхнула из ресторана.
Севка хотел её догнать, проводить, или что там ещё принято делать на первом свидании, но чёртовы мокасины так натёрли ноги, что он смог дойти только до стола.
– Мартини! И солёные огурцы, – приказал он официанту.
До полчетвёртого ночи Фокин обмывал зимбабвийский доллар и свою нечаянную любовь. На столе разрывался от вибрации телефон, на дисплее требовательно высвечивалось «Лаврухин», но Севке было не до него.
Последнее, что он помнил – красное от натуги лицо официанта, тащившего его к такси.
– Куда? По какому адресу вас отвезти? – орал официант, легонько шлёпая Фокина по щекам.
– В рай, – шептал Севка. – Мой адрес – рай…
* * *
Утром в офис ворвался Лаврухин.
Он влетел так стремительно, что Драма Ивановна не успела о нём доложить.
– Кобелина! – заорал Вася, бросая на стол кипу свежих утренних газет. – Ты что творишь?! Что ты творишь, кобелина, я тебя спрашиваю?!
– Что я творю? – морщась от головной боли, уточнил Фокин. Одну за другой он развернул газеты и увидел на самых заметных местах – первых, вторых и последних полосах, – свои фотографии.
Он в белом костюме подаёт Милавиной руку, когда та выходит из такси.
Он ведёт её в ресторан со странным, натужным выражением лица, будто его мучают газы. Он пытается налить ей вино. Он топчет ей ноги в танце. Выпучив глаза, стоит на коленях, объясняясь в любви. Целует колени. Хватает за руки, пытаясь остановить… Его бесчувственное тело выносят из ресторана и грузят в такси.
Это был бессовестный, наглый фоторепортаж со свидания Фокина с Милой Милавиной.
– Продажные суки, эти официанты, – отшвырнул он газеты. – Впустили в ресторан папарацци, хотя гарантировали мне строгую конфиденциальность. А чего ты так распалился, Лавруха?! Ну, фотки, ну, в газете, ну, со мной, ну, с Милавиной. И что?! Мне даже приятно. – На лице Фокина расплылась блаженная улыбка. – Кто ещё в этом городе может похвастаться свиданием с Милой Милавиной?