Геннадий побренчал ложечкой, размешивая сахар.
Привычка, от которой не сумели отучить ни мама, ни жена. Тома мгновенно обратила на эту деталь внимание.
«Умница. Детали — это главное. Даже на базе».
Напротив Евстратова, перекрывая обзор, уселся Федор. Он положил на стол серебристый цилиндрик размером с сигарный футляр и небрежно подвинул вещицу полковнику.
— Бросил. — Геннадий усмехнулся и покачал головой.
— Скорее небо упадет на землю, — не поверил Зинчук. — Бери, это тебе от Тимофеева.
— Мог бы и коробку передать. Кубинская?
— Гена, — Федор поморщился, — не извлекай меня, а? Знаешь ведь, что внутри, чего придуриваешься?
— Агломераты? — Евстратов взял цилиндр и взвесил в руке. — Тяжелый.
— Десять штук… Как распорядиться — твой вопрос. Можно раздать. Но я бы придержал.
— Совершенно с тобой согласен. — Полковник спрятал вещицу в карман. — Сложится ситуация, раздам, а пока… целее будут.
— Там, в спальне, еще кое-какие штучки-дрючки, глянешь?
— Успею. Ты кофе будешь?
— Да я пил уже. Ты мне лучше бальзаму на раны налей, скажи, что дело не безнадежное. А то у меня пока такое ощущение, что всех нас ждет одна братская могилка, вон там, в зеленой зоне.
Федор кивком указал на печальный вид из окна.
— Бог с тобой, Федя. — Евстратов даже поперхнулся. — Ты, конечно, у нас штатный пессимист по любому сценарию, но не мрачнее меня. Так что отбрось эти мысли, видишь, меня же не плющит.
— Я реалист, Гена. На кого мы тявкать решили, да еще такой хилой сворой? Нас же перестреляют после первого «гав»!
— Что я могу сказать? — Евстратов заглянул в пустую чашку, помолчал, в паузе наливая кофе, и снова взялся бренчать ложкой, едва не заглушая ответ. — Примерно понятно на кого. И что это рискованно, тоже понятно. Но иначе никак. Помнишь, в семнадцатом мы тоже по лезвию ходили, и ничего, выжили.
— Мы тогда на десять лет моложе были, энергичнее. А еще — многого не понимали.
— Например, что наша миссия невыполнима, — перебил товарища полковник. — Потому и выполнили ее. Давай, Федя, договоримся на берегу: или мы лепим одну большую отмазку — вроде как нельзя ничего сделать, ибо… и далее всякие аргументы, придумать несложно хоть тысячу. Или же мы поступаем, как в семнадцатом, — работаем напористо, до конца и со всем старанием. Третьего варианта нет.
— Первый позаманчивее будет, — хмыкнул Федор, — но ты же знаешь.
— Знаю. — Полковник отодвинул кофе и достал сигареты. — В таком случае это был первый и последний психотерапевтический сеанс нытья, договорились?
— За «нытье» я не обижаюсь. — Зинчук взглянул на командира исподлобья. — Но больше не вздумай во мне сомневаться.