— Однако ж вы, Сергей Петрович, сбили не только ноги. Вот, — он все еще гладил кабана и захлопал обеими ладонями по стегну, выбивая веселую дробь, — за такой трофей не жаль заплатить и мозолью! Верно, Марьян? — обратился он к Сиротке; тот не ответил, и Будыка опять засмеялся, закричал: — Вот, видите? Сиротка совсем сиротка. От неудачи. А у Ивана глаза горят. Завидуешь? Признавайся?
— Завидую, — подыграл Антонюк.
Толстый Клепнев, перевалившись с боку на бок, сказал:
— Зависть — частнособственнический пережиток. Учитесь у меня. Я завидую только тому, кто жрет сейчас колбасу из такого хряка. И глотаю слюнки. Скорей бы приезжал Змитрок.
— Может, и вправду товарищи расстроились? — озабоченно спросил гость. — Но я так понимаю: вместе охотились… Охота на такого зверя — дело коллективное.
— Да что вы словно оправдываетесь, — отозвался молчаливый Сиротка. — Разве впервые? Мы — старые зубры. Один Валентин Адамович не понимает охотничьей этики.
— Я? — закричал Будыка, непритворно взволнованный и притворно возмущенный.
— Ты. Дилетант! — насмешливо бросил Антонюк. Неведомо почему холодной волной ударила в сердце злость на Будыку.
«Что ты суетишься? Кто-кто, а я тебя насквозь вижу. Все мы принимали гостей и подхалимничали иной раз перед теми, кто над нами стоит. Но мы — грешные чиновники, а ты — ученый».
Антонюк боялся таких неожиданных перемен в себе самом. Подошел к компании в расположении добром, мягком, и вдруг — без видимой причины — резкий поворот. Зачем это ему? Испортить людям настроение?
— Я? Я — дилетант? — сделал удивленный вид Валентин Адамович и тут же засмеялся: — Юпитер, ты сердишься, потому что не убил кабана. А мы убили. — И, как бы испугавшись, что Антонюк не поймет шутки, закричал, подняв руки: — Сдаюсь, сдаюсь… В постижении охотничьих тайн я вечный первокурсник.
— Не только в этом. — Но холодная волна так же неожиданно отхлынула, снова вернулось добродушие, покой, пришедшие после дня скитаний по лесу, и Антонюк сказал это просто так, не придавая словам особого значения, чтобы разговор не иссяк.
— Сергей Петрович! Если мой лучший друг начнет убеждать, что и в машиностроении я этот самый… первокурсник — знайте: такова наша дружба. Умеем «поддержать» товарища при случае.
Это, кажется, уже обида? Или хитрость? Еще одно, с заходом с тыла, напоминание начальству о своих заслугах?
— Как директор института ты — гений, Валентин. Могу засвидетельствовать перед министром.
— Видите, Сергей Петрович, с какой язвой я жил в одной землянке?
Антонюк перевел разговор на другое:
— Вырежьте железу. А то испортит мясо.