— И что же это?
— Угадай, — сказала я, и отбросила от себя подушки, чтобы поцеловать его.
Он поцеловал в ответ, но не так что бы я могла подумать, что победа за мной. Больше это походило, на то, что он не хотел задеть моего самолюбия; он целиком и абсолютно себя контролировал. Потом мягко, он отстранил меня и стал укачивать, прижав к груди.
— Ты настолько человечна, Белла. Вся под властью гормонов, — он рассмеялся.
— Это многого стоит, Эдвард. Мне нравиться это во мне. Я не хочу отрекаться. Я не хочу ждать годы в обличии сумасшедшей новообращенной, чтобы толика этой человечности вернулась ко мне.
Я зевнула и он улыбнулся.
— Ты устала. Спи, любимая.
Он принялся напевать колыбельную, которую сочинил, когда мы только познакомились.
— Интересно, почему я так устала, — пробормотала я саркастически. — Может это часть твоего плана или что-нибудь в этом роде.
Он коротко рассмеялся и продолжил напевать.
— Чем больше я устаю, тем лучше я буду спать, ты так думаешь?
Песня прервалась.
— Ты спала как убитая, Белла. Ты и слова не произнесла когда спала, пока мы не вернулись сюда. Если бы не храп, я бы стал волноваться, что ты впала в кому.
Я проигнорировала шутку про храп; я не храплю.
— И не единого звука? Это просто сверхъестественно. Обычно мне сняться кошмары, стоит опуститься в постель. И ещё я кричу.
— Тебе снятся кошмары?
— Очень яркие. Они так сильно утомляют меня, — я зевнула, — и поэтому я не могу поверить, что молчала всю ночь.
— О чем они?
— О разном — но все они из-за цвета.
— Цвета?
— Всё здесь такое яркое и настоящее. Обычно, когда я сплю, я знаю, что это сон. С ними же я не знаю, что сплю. И от этого становиться ещё страшнее.
Он показался мне встревоженным, когда снова спросил:
— Что пугает тебя?
Я слегка задрожала.
— Больше всего… — я колебалась.
— Больше всего? — повторил он.
Я не могла понять почему, но я не хотел рассказывать ему о ребенке из сна, который все время повторялся; было что-то слишком личное в этом необычном кошмаре. И поэтому вместо того, чтобы описать ему полностью весь сон я сказала ему только об одной его части. И её было достаточно, чтобы испугать меня или кого-нибудь ещё.
— Волтури, — прошептала я.
Он крепче обнял меня.
— Они больше не станут тревожить нас. Ты скоро станешь бессмертной, и у них не будет никаких причин.
Я позволила ему успокоить себя, чувствуя себя немного виноватой, за то, что он не совсем правильно меня понял. Всё дело было вовсе не в этом. Я не испытывала страха за себя, я боялась за мальчика.
Он не был тем же самым мальчиком как в самом первом сне — ребенок-вампир с кроваво-красными глазами, который сидел на груде мертвых людей, которые были мне дороги. Тот мальчик, которого я видела во сне четырежды на прошлой неделе, определенно был человеком; у него были румяные щечки, а его большие глаза были мягкого зеленого цвета. Но точно также как другой ребенок, он задрожал со страхом и отчаянием, когда Волтури окружили нас.