Скорее всего, решил Мило, никакой подружки и не было.
К дому Энджелы подъезжали медленно, опасаясь людей из ГУВР, но ни подозрительных личностей, ни фургончиков, служащих обычно мобильными пунктами наблюдения, не обнаружилось. Остановились в паре кварталов от дома, так что Мило пришлось пробежаться до подъезда под успевшим набрать силу дождем. Отдышавшись под козырьком, он вытер ладонью лицо и окинул взглядом панель. Во второй колонке его внимание привлекло помеченное звездочкой имя — «М. Гань». Он позвонил.
Прошло не меньше двух минут, прежде чем М. Гань — как оказалось, женщина — добралась до домофона.
— Oui? — Голос прозвучал настороженно.
— Прошу извинить, — громко, по-английски произнес он. — Я по поводу Энджелы Йейтс. Она моя сестра.
Женщина шумно вздохнула, и уже в следующее мгновение замок звякнул. Мило потянул дверь.
Мадам Гань было около семидесяти, и жила она одна. Ее муж, бывший смотритель дома, умер в 2000-м, и работа свалилась на ее плечи. Об этом она рассказала Мило в своей тесной комнатушке после того, как удостоверилась, что гость и впрямь брат Энджелы, хотя та за все время ни разу о нем не упомянула.
— Она ведь была такая тихая, — словно ища у него подтверждения, сказала мадам Гань по-английски.
Мило согласился — да, Энджела действительно не отличалась болтливостью.
Он уже сказал, что хотел бы забрать кое-какие семейные фамильные ценности, прежде чем все будет передано в L'Armée du Salut — парижское отделение Армии спасения. Он назвался Лайонелом — на случай, если хозяйка спросит документы, — но обошлось без этого, а когда мадам Гань пригласила его на стаканчик вина, стало ясно — живется ей одиноко.
— Знаете, как я научилась английскому?
— Как?
— В конце войны я была еще ребенком. Отца убили немцы, и мать — ее звали Мари — осталась одна со мной и моим братом Жаном. Он уже умер. И она нашла американского солдата, черного, понимаете? Большого негра из Алабамы. Он остался. Мать мою очень любил и к нам с Жаном хороню относился. Долго это не продлилось — сами знаете, хорошее быстро кончается, — но он жил с нами, пока мне не исполнилось десять. Научил меня английскому и джазу. — Мадам Гань рассмеялась. — Гулял с нами, когда у него были деньги. Знаете, я видела Билли Холлидей, — похвастала хозяйка.
— Неужели? — улыбнулся Мило.
Она махнула рукой, умеряя его энтузиазм.
— Конечно, я была еще маленькой девочкой и ничего не понимала. Билли показалась мне слишком печальной. Другое дело — Чарли Паркер и Диззи Гиллеспи. Да. — Мадам Гань закивала. — Их музыка нравилась мне куда больше. «Соленые орешки, соленые орешки», — пропела она. — Знаете эту песню?